15 
– Никого же нет! – воскликнул он.
– Нет? Стало быть, я ошиблась. Подойди поближе, Майлс.
Майлс повиновался.
– Кто здесь лежит в лазарете?
– Не знаю.
– Допустим, но я хочу туда пройти. Майлс почесал голову и ухмыльнулся.
– Это запрещено!
– Но ты же раньше пропускал меня.
– Я нарушал приказ доктора. Теперь он не велел никого пускать, кроме него самого.
– Вздор!
– Нет, не вздор. Сегодня вечером сюда поместили арестанта. И к нему подпускать, никого не велено.
– Арестанта? – спросила она с интересом. – А что с ним?
– Не знаю. До прихода доктора Пайна приказано его не тревожить.
– Майлс, пропусти меня, – сказала она повелительным тоном.
– Не просите, мисс. Я не могу нарушить приказ.
– Нарушить приказ! Ты ведь только что хвастался, что тебе все нипочем.
Задетый за живое, Майлс разозлился:
– Хвастался – не хвастался, а приказ есть приказ. Она отвернулась.
– Что ж, хорошо. Если это вся твоя благодарность за то, что я теряю здесь время с тобой, то я сейчас же поднимусь на палубу. Там немало сговорчивых людей.
Майлс заволновался.
– Меня пропустит мистер Фрер, если я его попрошу, – сказала она.
Майлс тихонечко чертыхнулся:
– Сдался вам мистер Фрер! Ну ладно, проходите, коли вам хочется, но запомните, что это я вам удружил.
Она остановилась у трапа.
– Ты добрый малый. Я знала, что ты не откажешь мне. – И, улыбнувшись одураченному парню, она прошла в лазарет.
Там было темно, и только тусклый, туманный свет проникал сквозь наполовину задраенные кормовые иллюминаторы. Монотонный плеск воды от покачивания корабля на ленивых волнах служил как бы грустным аккомпанементом тяжелому дыханию больного, заполнявшему, казалось, все пространство каюты. Легкий скрип отворившейся двери разбудил его; приподнявшись на локте, он начал что-то бормотать. Сара Пэрфой остановилась в дверях и прислушалась, но никак не могла уловить смысл этого тихого, но беспокойного бормотания. Сделав знак рукой – а белый рукав ее платья отчетливо вырисовывался в полумраке, – она подозвала к себе Майлса.
– Фонарь, – шепнула она, – принеси фонарь!
Он снял с каната фонарь и посветил ей. В эту минуту больной резко поднялся на нарах и повернулся к свету.
– Сара! – пронзительно крикнул он. – Сара! – и стал шарить во мраке исхудалой рукой, словно желая поймать девушку.
С быстротой пантеры Сара выхватила фонарь из рук своего поклонника и в мгновенье ока снова оказалась у изголовья койки. Арестанту было около двадцати четырех лет. Небольшие мягкие руки сейчас конвульсивно сжимали одеяло, на небритом подбородке пробивалась густая борода. Черные глаза дико блуждали – в них был болезненный блеск горячки. Он тяжело дышал, пот бисеринками выступал на его смуглом лбу.
Вид у больного был страшный, и Майлс шарахнулся в сторону, вполне разделяя ужас горничной миссис Викерс. Сара застыла посреди каюты с фонарем в руке, впиваясь глазами в лицо арестанта, рот ее был полуоткрыт, лицо выражало страдание.
– Господи, на кого он похож! – выговорил Майлс. – Уходите, мисс, и закройте дверь. Говорю вам – он бредит!
Звук его голоса отрезвил девушку. Она поставила фонарь и бросилась к койке.
– Дурак, неужто ты не видишь, что он задыхается? Воды! Принеси воды! – И, обхватив голову больного, она прижала ее к груди, раскачиваясь в каком-то исступлении.
Покорный ее приказанию, Майлс окунул жестяную кружку в небольшой открытый бачок, закрепленный бугелем в углу, и дал ее Саре. Не поблагодарив его, девушка поднесла кружку к губам арестанта. Тот стал жадно пить и, закрыв глаза, облегченно вздохнул.
В этот момент чуткий слух Майлса уловил позвякивание оружия.
– Идет доктор, мисс! – воскликнул он. – Я слышу звон оружия, должно быть, часовой отдает ему честь. Уходите скорее!
Сара схватила фонарь и, открыв задвижку, погасила его.
– Скажи, что он сам погас, и держи язык за зубами, – сурово шепнула она. – А я уж как-нибудь вывернусь.
Она склонилась над арестантом, как бы поправляя подушку, а затем выскользнула из помещения как раз в ту минуту, когда доктор Пайн спускался по трапу.
– Эй, кто там? – крикнул он, оступившись. – Где свет?
– Сейчас, сэр, – ответил Майлс, возясь с фонарем. – Все в порядке, сэр. Он просто погас, сэр.
– Погас? Зачем же ты, болван, дал ему погаснуть? – проворчал Пайн, ничего не подозревая. – Экие вы все тут олухи! Для чего же фонарь, если он не горит?
15 
