76 
– Ну да, – сказал Мазур, – а потом, поставляя информацию, я и сам автоматически влипну настолько, что дороги назад не будет?
– Ну, если вам угодно это так называть... Суть не в терминах, Кирилл. Это бизнес, и никаких гвоздей, как у вас говорят. Итак?
– Простите, дружище, вынужден отказаться, – сказал Мазур. – Я уже слишком стар, чтобы играть в агента-двойника, очень уж непривычное амплуа, могу запутаться, напортачить...
– Я говорю серьезно.
– Я тоже, – сказал Мазур. – Не будем увлекаться болтовней, ладно? Распрощаемся, как культурные люди...
– Вы полагаете, у нас есть такая возможность? Увы... Кирилл, это бизнес. Большой бизнес. Чертовски большой. Когда на кону целые страны, никому нельзя откланяться и уйти с милой улыбкой. Порядочки здесь еще жестче, чем в наших с вами играх в старые времена. У меня есть поручение, и я обязан его выполнить. Либо вы будете на нас работать, либо... Мои наниматели просто-напросто не могут себе позволить оставить в руках конкурентов столь эффективное и надежное орудие, как вы. И, как ни грустно, я опять-таки уполномочен применить любые меры. Любые. Можете не оглядываться так озабоченно. З д е с ь с вами ничего не случится: Европа, цивилизованная страна, избавиться от трупа – не такая уж простая задача. А вот в Африке... Примерно через сутки вы отправляетесь в Африку, мне это прекрасно известно. У меня есть свои люди в аэропорту, где базируется самолет ваших нанимателей... о нет, никто не будет в него подкладывать бомбу, не думайте. Есть некий неписаный кодекс. Точнее, два кодекса – один для благополучной Европы, другой для Африки. В Африке, вы сами прекрасно знаете, сплошь и рядом чья-то насильственная смерть не вызывает особой паники и часто остается безнаказанной. Так что з д е с ь вам ничего не грозит – но вот через сутки, в Африке, вы можете ожидать чего угодно. Я не пугаю, конечно. Пугает слабый. Я предупреждаю.
– А мне, откровенно говоря, плевать, как это называется – пугать или предупреждать, – сказал Мазур. – Куин, вы же профессионал, охотно этому верю. Так пораскиньте мозгами и задайте себе вопрос: можно ли м е н я запугать смертью? С моей-то биографией и жизненным опытом? Как по-вашему?
– А вот и нет, – сказал Куин с напряженной улыбкой. – Ситуация качественно и н а я. Абсолютно не похожая на прежние расклады, когда у нас с вами за спиной стояли могучие империи... Совершенно ничего похожего. Когда-то вы воевали за идею. Я не принимаю эту идею... оказавшуюся к тому же нежизнеспособной, – но признаю, что вами в старые времена двигала верность идее. Равным образом и вы, думается, согласитесь, что я в те времена воевал за идею...
– Не спорю, – сказал Мазур.
– Вот видите... Это был могучий побудительный мотив – верность идее, системе, государству, флагу, присяге. Сейчас у вас этого мотива попросту нет... как, впрочем, и у меня. Вы что, всерьез готовы умереть за ваших нанимателей? Что у вас с ними общего? Ни черта! Они как раз и разрушили тот мир, в котором вам было уютно и престижно, мир, где вы имели огромное значение...
– Господи, Куин! – воскликнул Мазур, глядя с величайшим изумлением (наигранным, конечно). – Вы, будучи на пенсии, не в коммунисты ли подались от скуки? В точности то же самое у нас говорят коммунисты...
– Но ведь в этом есть своя правда? Вы для ваших нанимателей ч у ж о й. Совершенно.
– Как и вы – для своих.
– Кто бы спорил! Но расклад выпал такой, что я делаю вам определенное предложение, а не наоборот... Кирилл, в старые времена ваша смерть на поле чести сделала бы вас героем. О вас всерьез скорбели бы и сослуживцы, и система. Сейчас ничего этого не будет, если кто-то пустит вам пулю в спину в Африке или всадит нож в сонную артерию. Ваши хозяева пожмут плечами, внесут расходы на вас в графу «убытки» и очень скоро забудут о том, что вы жили на свете... И все. Понимаете? Это все. Никто из этих набитых деньгами скотов о вас не вспомнит, никого не тронет ваша старомодная верность...
– Куин...
– Что?
– Мне представляется, что с в о и х нанимателей вы не любите еще больше, чем моих.
– Не люблю, – кивнул американец. – Это еще мягко сказано... как-никак, я тоже служил идее и империи, а теперь вынужден прогибаться перед всякой сволочью, у которой больше денег, чем у меня. Именно поэтому я, верите вы или нет, чувствую к вам неподдельную симпатию. Мы с вами – одного поля ягоды. И потому мне хочется, чтобы мы договорились. Вы опять-таки можете не поверить, но чисто по-человечески мне будет тяжело планировать против вас... окончательное решение. Однако, как вы, должно быть понимаете, я буду все же вынужден... Пусть и с нешуточной болью в сердце. Ничего личного. Бизнес, увы...
76 
