– Костенька! – истово воскликнул Митрофаныч. – Спасибо, милый, что рассказал. Ты представляешь, здесь на кухне десять ящиков «Звездной» так и стоят нетронутыми, с той еще поры! И в комнате у меня все осталось, как было, тумбочка моя собственная, кровать, даже рубашка от ранешней формы в шифоньере завалялась… Выпей, милый, ее раньше не из опилок гнали…
И он сунул Кирьянову в руку откупоренную бутылку с высоким старомодным горлышком. Опустившись рядом на ступеньку, Кирьянов поднес сосуд к глазам. Здешняя вторая луна, та, что побольше, еще не взошла, но и зеленый серпик меньшей давал достаточно света, чтобы рассмотреть этикетку – на ней был изображен по плечи детинушка с простым и незатейливым, однако исполненным отваги и решимости лицом образцового красноармейца с музейных плакатов, в комбинизоне и странном шлеме, поневоле заставлявшем вспомнить рисунки к фантастике пятидесятых годов. Осененный развевающимся красным знаменем с серпом и молотом, детинушка соколом взирал в небо, а над ним стояло «Звездная» – тем же шрифтом, что и заголовок газеты «Правда». Сделав основательный глоток, Кирьянов убедился, что собеседник был прав – положительно не из опилок…
– Давайте знакомиться, – сказал незнакомый, пьяный значительно менее вовсе уж рассолодевшего Митрофаныча. – Майор Стрекалов, Антон Сергеевич, заведую в этом заведении четвертым сектором.
– А это что? – спросил Кирьянов.
– А, ерунда, – небрежно махнул рукой майор. – Включил – выключил, перебросил-принял… Вы, стало быть, геройствуете, а мы вас, соответственно, туда-сюда швыряем… Сплошная скука.
Внезапно отобрав у Кирьянова бутылку, Митрофаныч сделал продолжительный, устрашающий для неподготовленного зрителя глоток и, покачав у Кирьянова под носом указательным пальцем, с расстановкой протянул:
– Тс! Насчет четвертого сектора – не любопытствуй! И насчет остальных тоже. Враг по злобной своей натуре коварно бдит…
– То-то я смотрю – перископ на озере… – фыркнул майор.
Митрофаныч оскорбился:
– Па-апрашу не шутить! Идеалы не для того были созданы, чтобы о них грязные сапоги вытирали! И насчет бдительности – рано смеетесь, с-сопляки! Бдительность себя оправдывает. Если бы не бдительность, я бы сейчас, чего доброго, лежал бы где-нибудь неподалеку от Лаврентий Палыча или там Пашки Чередниченко… А так…
Наполеоновским жестом вытянув руку в сторону броневика со сквозной дырой в боку, сквозь которую виднелось озеро и звезды над ним, Митрофаныч вновь принялся рассказывать, многословно и с нешуточным надрывом, как эти коробки нахрапом, дуриком ворвались в ворота, но исключительно благодаря бдительности и высокому пониманию долга, проявленному полегшим, как один, персоналом неведомого третьего управления, агрессора уже ждали и были готовы, и он, Митрофаныч, вмиг уделал первого «чертовой плювалкой», а по второму четко, как на полигоне, рубанул «кладенцом» Вадик Чурилов, вечная ему память…
– Вы давно обнаружили, что Старый Корпус открыт? – поинтересовался майор.
– Что? – спохватился Кирьянов. – А, нет… Случайно… Гулял вот от нечего делать… А что, раньше он был закрыт? Это как?
– Надежно, – пожал плечами Стрекалов. – Силовые поля, что-то там еще… Внутрь не заходили? Зря. Серьезной документации, конечно, не осталось, но там валяется масса газет, журналов, книжек, каких вы нигде более не увидите. Вся несекретная часть библиотеки так и осталась…
– Да? – с интересом сказал Кирьянов. – Надо будет посмотреть потом.
– А допуск у т-тя есть? – грозно вопросил Митрофаныч.
– Есть, – не углубляясь в дискуссии, кратко ответил Кирьянов.
– Тогда – да, имеешь право… Секретность, хороший мой, для того и придумана, дабы… Дабы! – по буквам, внушительно воздев палец, проскандировал Митрофаныч. – Именно что – дабы! Секретность бывает не «потому что», а исключительно «дабы»! И нет на этом свете более высокого наслаждения, чем быть охваченным секретностью. Это, пацаны вы мои, в сто раз приятнее, чем драть бабу или там в ротик ей кончать. Поелику – возвышает над серой массой, не достойной допуска по второй форме или там «а-дробь-два нуля»… Это серенькие пусть думают, что Мишку Тухачевского с корешками как приговорили, так и исполнили, пусть волну гонят на лубянские подвалы и крематорий в бывшем монастыре. А мы-то знаем, под какими такими далекими звездами эти косточки догнивают и в каком секторе Галактики… Хозяин был гениального ума, и к жизни подходил, как справный мужик, у которого в хозяйстве любой ржавый гвоздик сгодится… К чему их исполнять, если на седьмой планете тройной звезды, название засекречено, некому двоякодышащих шестилапов из болота цеплять? То-то…