– Митрофаныч, – серьезно сказал майор. – А это не есть разглашение?
– Ух ты тютя моя, пусенька! – рявкнул оружейник, облапив его шею. – Кого ловишь, дурашка? Информация о Тухачевском с подельниками переведена из «железного кабинета» в спецхран относительного доступа циркуляром номер три-восемь-семь дробь два-пять от шестнадцатого ноль шестого шестьдесят девятого, подпись – гран-полковник Белосельский, печать приложена! Так-то, салажка… А то б разинул я хайло, жди…
Его так и кренило на ступеньки. Майор со вздохом поднялся:
– Помогите уж телепортировать болезного…
Кирьянов взялся помогать. Митрофаныч, пока его где вели под белы рученьки, где тащили ногами по земле в сторону поселка, особо не сопротивлялся, упоенно бормоча что-то в сущей экзальтации. Насколько удавалось понять из членораздельно произнесенного, он искренне полагал сейчас, что шагает в колонне торжественного парада в честь неведомого Кирьянову Одиннадцатого Июля. Здравицы выкрикивал, перемешивая не просто знакомые – громкие имена с совершенно неизвестными, лозунги скандировал, в конце концов с огромным воодушевлением заорал:
- Под знаменем партийного доверия
- любой к борьбе и подвигам готов!
- Нас в звездный путь ведет товарищ Берия,
- о нас заботится товарищ Маленков!
- Даем пример ударного труда!
- Средь звездных россыпей освоенной Галактики
- Сияет красная советская звезда!
Потом совершенно неожиданно принял стойку «смирно» – а поскольку как раз в этот момент оба носильщика ослабили хватку, убаюканные мнимой покладистостью ноши, Митрофаныч рухнул навзничь на землю, в высокую траву, но это его нисколечко не смутило, он продолжал браво орать:
- Пускай вдали остались зимы с веснами!
- Мы вечной правдой сталинской сильны!
- Без устали идут путями звездными
- Сыны могучей молодой страны!
– Слушайте, – сказал Кирьянов. – Ведь перебудит всех, нарвемся…
– Милейший обер-поручик, вы недооцениваете старую закалку, – чуть пошатываясь, ответил майор Стрекалов. – Хотите фокус?
Он склонился над поющим манифестантом и явственно произнес ему в ухо:
– Комендантский патруль поблизости!
Митрофаныч мгновенно умолк, словно повернули выключатель, воцарилась оглушительная тишина. Затаившись в траве, оружейник, такое впечатление, даже дышать перестал.
– Видели? – сказал майор с неподдельным уважением. – Старая школа. Беритесь, мы его черным ходом затащим… А потом, может, выпьем за знакомство?
– Благодарствуйте, – сказал Кирьянов. – С удовольствием.
Он все еще был преисполнен доброты к окружающему миру.
Глава тринадцатая
Дни леммингов
Повинуясь мяукающему сигналу, сопровождаемому отчаянным миганием зеленой лампочки, он осторожно стиснул затянутыми в перчатку пальцами круглый рубчатый верньер и повернул его на три деления вправо. И ничего особенного не произошло, ничего не изменилось, разве что сигнал больше не мяукал и лампочка потухла до времени.
Он достал из нагрудного кармана пачку и сунул в рот сигарету. Пальцы с «Золотой Явой» беспрепятственно миновали чуть заметно мерцавшую вокруг его головы полусферу неведомого поля – а может, и не поля, возможно, это было нечто вроде марлевой повязки, отсекавшей из окружающего воздуха, мало чем отличавшегося от земного, зловредных микробов и прочий мусор.
Планета была кислородная, но на этом ее достоинства исчерпывались целиком и полностью. Кирьянов еще ни разу не высаживался на столь неприятном «шарике» – и это определение было еще чересчур деликатным…
Небо над головой было желто-багровое, по нему тянулись длинные разлохмаченные буро-лиловые полосы – а вполне может оказаться наоборот, и буро-лиловые полосы как раз и есть кусочки небосклона, проглядывающие сквозь скопище желто-багровых облаков… За двое суток они так и не смогли определить, как же именно обстоит, где атмосфера, а где облака, на глаз не понять, с равным успехом может обернуться и так, и этак. А впрочем, какая разница? Им здесь все равно не жить, да и работать осталось всего ничего, Шибко уверяет, что смена непременно прибудет еще до захода здешнего светила (которое так и не удалось ни разу лицезреть, оно скрывалось где-то в пелене, нисколечко не проглядывало).
Справа и слева вздымались горы, скопище зазубренных пиков, которые не покорились бы и опытному альпинисту – коричневые и серые нагромождения сплошных острых граней, копьевидных вершин, отвесных склонов, глубоких пропастей, вертикальных поверхностей. Не так уж далеко за спиной они сходились в узенький проход – а перед героическими звездорубами лежала длинная равнина с полкилометра шириной, и равнину эту перегораживала цепочка из восьми очередных тачек.