Особенно,... 
86 
– Только подальше. – Плат с трудом изобразил улыбку. – А то я не захватил освежитель воздуха.
Он сразу понял, что я задумал. Но от этого ему легче не стало. Быть подсадной уткой и врагу не пожелаешь…
Я повернулся спиной к пруду и, на ходу расстегивая брючный ремень, направился к зарослям в десяти шагах от скамьи. Мне показалось, что какая-то нечистая сила оголила меня до пояса и взгляд наблюдателя /или снайпера/ буквально вонзился между моих беззащитных лопаток. От этого очень неприятного ощущения по коже побежали мурашки и мне до зуда в конечностях захотелось рвануть в спасительное укрытие со скоростью, на которую я только был способен.
Как тяжело мне дались эти несколько шагов… Разум кричал, вопил – беги! А сила воли и чувство долга объединенными усилиями придерживали меня за рукава, и от этого ноги бежали впереди туловища. Когда я подошел к зарослям, то пот лился с меня ручьями, а по уже полуоголенной заднице гулял ледяной ветер непроизвольного страха.
Уф-ф! Наконец-то! Я присел и стена молодой, но густой поросли, укрыла меня от того сукиного сына, что глазами сверлил мне позвоночник. Если ты, паря, снайпер, то эта промашка тебе боком выйдет…
Я скользил между кустов как вождь могикан Большой Змей. Это я умел, нас учили основам маскировки и скрытного передвижения по пересеченной местности капитально.
Доза адреналина, впрыснутая в кровь шприцем страха, омолодила меня лет на пять и мое тело неожиданно стало по молодому гибким и послушным. Навыки диверсанта, несколько подрастерянные на гражданке, возвращались ко мне с каждым метром пройденного пути.
Я снова стал тем, кем был на войне – очень опасным хищником, кровожадным зверем, готовым разорвать в клочья любого, кто попытается меня остановить, а тем более убить.
Наблюдатель дал маху. Опытный специалист такого профиля при изменении ситуации – как в нашем случае, когда я изобразил страстное желание сходить по нужному делу – просто обязан был немедленно сменить позицию. На всякий случай. Но этот хмырь понадеялся на авось. Впрочем, его можно было понять – мы сыграли свою партию пусть и не на отлично, но вполне убедительно. Он лежал на подстилке – что делает с людьми цивилизация! впрочем, земля и впрямь была сыровата – и пялился на с виду невозмутимого Плата через оптический видоискатель очень дорогого импортного фоторужья. Рядом с ним тихо шипело мобильное переговорное устройство.
У меня отлегло от сердца. Слава Богу! Значит, он не слышал о чем шла речь между мною и Серегой и у него не было задания на ликвидацию. Это несколько подняло мое настроение, и я не стал свирепствовать, когда обрушился ему на спину.
– Вякнешь – урою, – предупредил я незадачливого наблюдателя, прижимая его лицом к земле. – И не брыкайся – перережу горло. – Я приложил к шее своего пленника обыкновенную расческу.
Он здорово испугался, а потому поверил мне сразу и безоговорочно. Более вялого "языка" мне еще брать не приходилось. Он послушно выполнял все мои требования и вел себя тихо, как мышь в подполе. Связав ему руки его же брючным ремнем, я быстро перетащил наблюдателя на другое место и, приподнявшись над зарослями, помахал Плату, который будто врос в скамью. Я представлял, что у него творилось в душе…
Серега прибежал на мой зов где-то через три-четыре минуты. Он ломился сквозь кусты как молодой олень и за эту неосторожность в другое время и при иных обстоятельствах я бы с него три шкуры спустил. Но сейчас смолчал, понимая, что Плат просто летит на крыльях облегчения и щенячьей радости. Еще бы – ситуация и впрямь была очень опасной и непредсказуемой.
– Где твой напарник? – строго спросил я наблюдателя, лежавшего физиономией вниз и слушавшего, как гудят шмели – все-таки ему немного досталось, когда все мои девяносто килограмм проутюжили его не шибко крепкую спину.
– Какой напарник!? О чем вы говорите!? – попытался было прикинуться невинной овечкой наш пленник. – Я фотограф и пришел в парк сделать несколько художественных снимков.
– А "макарыча" прихватил с собою для куражу, – сказал я со злой иронией, доставая из его кармана пистолет. – Ты, лох ушастый, кончай баланду травить. Мы с тобой не в детском садике и у нас сейчас не игра в прятки. Колись, мужик, по-хорошему, и не заставляй меня сделать тебе больно. Ну!?
Наблюдатель молчал. Я без особых усилий сначала перевернул его на спину, а затем заставил сесть спиной к дереву. Пленнику было от силы двадцать пять лет, но в его невыразительных серо-голубых глазах таилась житейская мудрость, возраст которой измерялся по несколько иной шкале. От этого наблюдатель казался значительно старше… и опасней. Он постепенно приходил в себя и уже был готов оказать сопротивление. И не только моральное. Да, парень оказался битым и мой расчет на его полную откровенность явно не оправдывался.
86 
