Надежды Мазура как ни в чем не бывало проскочить к двери оказались тщетными – Кимберли моментально кинулась наперерез, ухватила за рукав:
– Вы куда?
– Мобилизация, – сказал Мазур. – Ты не знала? Всех граждан Содружества мобилизуют в дружины для поддержания порядка и возможного отпора засевшим в городе террористам. А мы с Майком как-никак граждане Австралии...
Она схватила Мазура за лацканы легкой куртки, глаза у нее сейчас были совершенно бабьи, испуганные, мокрые, встревоженные.
– Это же опасно! С ума посходили?! Некому лезть туда, кроме вас? Есть же полиция, армия...
Видя выражение ее глаз, Мазур почувствовал даже некоторую гордость, глупую и неуместную. И тут же, выругав себя за дурацкие шутки, торопливо сказал:
– Извини, это я так пошутил... Неудачно, да? Ничего страшного, нам просто надо продлить парочку лицензий. Все конторы ведь работают как ни в чем не бывало, это только на набережной заваруха.
Она опустила голову, словно Мазур ее ударил. Отвернулась, дрогнувшим голосом обронила:
– Шутки у тебя, дубина...
Мазур побыстрее просочился на улицу. Лаврик спешил следом. Они спустились с холма, свернули в сторону центра.
– А девочка к тебе неровно дышит, – сказал Лаврик, глядя в сторону. – Приятная девчонка, точно. Но не думаешь же ты, что она в тебя всерьез врезалась по самые уши? Ты у нас, в конце концов, не сказочный прынц. Я тебе скажу, что происходит, и какая тут психологическая подоплека. Девочка сама не своя от радости, что на какое-то время вырвалась из гадюшника. Она, конечно, хочет в звезды, спасу нет, но ихний Голливуд – это гадюшник. Говорю как специалист.
– Ты там бывал? – хмуро спросил Мазур.
– Была у меня однажды подруга, – сказал Лаврик. – С «Ленфильма». И ведь не костюмерша какая – актрыса. Имени не говорю, ты все равно не поверишь, решишь, травлю... Так вот, она мне изрядно порассказывала про милые и душевные нравы означенного «Ленфильма». Интриги, зависть, закулисье и все сопутствующее... У меня ухи в трубочку сворачивались. Так вот, родной, если наш советский «Ленфильм», руководимый и идеологически направляемый – неописуемый змеятник, то я себе представляю, что должно твориться в Голливуде, где ставочки малость повыше... Одним словом, твоя Кимберли на какое-то время вернулась в нормальную жизнь. На кораблике плавает, по улицам гуляет с мороженым, по темным углам с симпатичным кладоискателем целуется... Сечешь? Это нормальная жизнь, нормальный отдых. Только рано или поздно, скорее рано, чем поздно, раздастся рев трубы, и она упорхнет назад, чтобы лезть вон из кожи...
– Сам знаю, – сказал Мазур. – Что ты цепляешься, репей? Ну не можешь же ты всерьез думать, что я потек из-за очередной зайки? Никак не можешь...
Лаврик какое-то время шагал рядом, задумчиво улыбаясь чему-то своему, лицо у него стало грустное и напрочь отрешенное от суровых сложностей здешнего бытия.
– Это я в походно-полевых условиях провожу сеанс психотерапии, – сказал он наконец. – Чтобы придать тебе прежнюю железность. Ты уж прости, но я самолично, собственными зыркалками пару раз видел, как ты на нее смотришь почти человеческими глазами... Точно.
– Так ведь «почти», – ухмыльнулся Мазур. – Нюанс?
– Нюанс, – согласился Лаврик. – И все равно, «почти» в наших условиях – это перебор. Всякий должен быть невозмутим и тверд, как Железный Дровосек...
– Не вспоминай про Железного Дровосека, – глухо сказал Мазур.
– Почему? А... Но я же книжного имел в виду. Извини. Короче говоря, я тебе заранее делаю прививку от почти человеческих взглядов в адрес капитанской дочки. Думай о реалиях. О том, что все равно ни черта у вас не выйдет. О том, что она через пару-тройку годочков обязательно испортится. В том смысле, что профессия ее изуродует. Эта профессия, промежду прочим, человека уродует почище нашей. У нее будут замки и виллы, семь мужей. Вместо недотепы Билли Бата при ней будет состоять какая-нибудь двуногая акула, которая контракты и денежки из глотки вырвет. И она тебя даже не вспомнит. Уж я-то знаю, – сказал он, глядя под ноги. – В принципе, разница только в масштабах и ставках...
Он подцепил носком мятую жестяную банку из-под кока-колы и с дребезгом погнал ее по тротуару, мастерски поддавая, пасуя сам себе. Мазур, подхватив ритм, перехватил у него жестянку, и они долго гнали ее по мостовой, перетасовывая, отбирая, всерьез этим увлекшись на какое-то время – два взрослых мужика, устремившиеся по серьезным делам. В конце концов, банка неожиданно провалилась в ямку, откуда ее никто доставать не стал.