Особенно,... 
40 
– Едва ли чего найдем впотьмах. Может, лучше утречком пораньше, а? – как бы между прочим поделился я сомнением.
Но Гыра даже не повернул головы в мою сторону. Все так же пристально всматриваясь в сумрачную долину, точно прикидывая расстояние, он процедил сквозь зубы, притом почему-то по-немецки:
– Морген, морген, нур нихт хойте – заген алле фауле лейте.
Поскольку я был в немецком не силен (мы только приступили к его изучению, да и то занятия вел физрук), я удивленно уставился на Гыру, и он снисходительно перевел для меня тарабарщину:
– Завтра, завтра, только не сегодня – так говорят все ленивые люди.
– Трусливые, – уточнил я самокритично.
– Пока – ленивые, – сказал Гыра.
А помолчав, он добавил с серьезной раздумчивостью:
– Чертей здесь нет, это точно. Какой черт попрется в эдакий морозище к обглоданным костям? А вот лиса или волк могут забрести по старой памяти. Но я для них приготовил «перышко».
И Гыра, отвернув полу шубейки, вынул из ножен свое знаменитое «перо» с наборной плексигласовой ручкой, подаренное ему старшим братом-фэзэошником. Длинный нож тускло блеснул в воздухе и с глуховатым звяком снова был отправлен в ножны. Это оружие, признаться, не особенно успокоило меня, скорее даже усилило тревогу за исход нашего сомнительного предприятия, но анализировать ощущения уже было некогда. Гришка, спрятав нож, решительно зашагал по дороге в лог, и мне ничего не осталось, как последовать за ним.
Санки покатились под гору, обгоняя нас, и теперь их приходилось придерживать за поводки, точно охотничьих собак, рвавшихся вперед, навстречу добыче. Гыра даже попробовал прилечь на санки, чтобы скатиться с горы, но дорога была не торной, полозья под гнетом проваливались в снег, и санки не ехали.
Чем дальше мы погружались в лог, тем выше поднимались сугробы. Они обступали нас с обеих сторон, особенно вспучиваясь там, где березы подходили близко к дороге. Да и сама дорога становилась все более рыхлой, со снежным горбом между колеями. Идти было все труднее, и я даже упал раза три, а Гришка каждый раз восклицал с издевкой: «Подвинься, я лягу!» или: «Чо нашел?» – и подхохатывал с натужным весельем. Наконец слева за деревьями показалась продолговатая котловина Пашина озера, замерзшего и занесенного снегом.
– Теперь уже рядом, – сказал Гришка, уверенно шагавший впереди. – В случае чего – ори. И как можно громче, понял?
Видно, и он не особенно надеялся на свое обоюдоострое «перо», коли советовал помогать криком «в случае чего». В логу было заметно темнее, чем наверху, в чистом поле. Даже белокорые березы казались черными и угрюмыми. Полумесяц потускнел, подернутый дымчатым облачком. Вокруг него колючим блеском мерцали звезды, однако и от них свету было немного на заснеженной земле. Деревья совсем не давали тени, и если все же были видны довольно четко, как и санная дорога, и Гришка, семенивший впереди, то это, казалось, благодаря самосвечению нетронутых снегов. В логу было совершенно безветренно и тихо, и в этой мерзлой тишине с особенной пронзительностью слышался скрип снега под ногами и шуршание санок.
– Эх, надо бы собак взять! – крикнул Гришка.
Я хотел было ответить ему обычным присловьем, что, мол, хорошая мысля приходит опосля, но промолчал, скованный подкрадывающимся страхом.
Вот, наконец, Гришка свернул с дороги и побрел, утопая в снегу, в сторону черемухового колка. К нему вел единственный санный след, уже порядочно занесенный снегом. Я тоже свернул за приятелем.
Идти было трудно. Непрочный наст проваливался под ногами, и если бы не штанины, предусмотрительно выпущенные поверх валенок, мы бы тотчас начерпали стылого снега. Я старался ступать в Гришкины следы, но его шаг был слишком широк для меня, невольно приходилось бить свою тропу. Рубаха прилипла к спине. Хотелось лечь на снег и передохнуть, но мой компаньон упрямо ломил вперед без перекуров, отставать от него было страшновато, и я из последних сил тащился за ним, волоча по сугробам свои салазки с саноотводами.
Чем ближе мы подбирались к добыче, тем больше пестрело следов на снегу – от самых крупных, в ладонь, не то волчьих, не то собачьих, до меленьких, видимых только вблизи тропы, – мышиных или ласкиных. Впрочем, следы были явно не свежими, расплывчатыми, запорошенными снегом.
У самого колка увидал я выбитую площадку, как бы очерченную кругом разворота саней, на ней-то и лежали «благородные кости», белые, словно облитые известью. Мне представлялся огромный лошадиный скелет, с головой, ребрами и ногами, но костей оказалось куда меньше. Видимо, часть из них уже растащило зверье. А те, что остались, валялись на снегу в «разобранном» виде и беспорядке. Даже от станового хребта торчал лишь обрубок с несколькими грудинными ребрами. С него-то, не мешкая, и начал Гыра погрузку сырья.
40 
