Особенно,... 
42 
А назавтра приемщица Фая, поколебавшись некоторое время, махнула рукой и приняла лошадиные кости. Правда, с большой скидкой «на сырость», но мы не стали торговаться. Видимо, успокоилась, смирилась с таким исходом дела и лошадиная голова. Во всяком случае, она никогда больше не являлась нам ни наяву, ни в самом кошмарном сне.
И все же явление скачущей конской головы долго было памятно нам. Мы знали, что, по народному поверью, увидеть ее, равно как и лошадь во сне, – это нехорошо, это – ко встрече с кривдою, с большою ложью и коварным обманом. И сперва, по отроческой наивности, посчитали тем коварством решение приемщицы заплатить нам половинную цену за кости, добытые с таким трудом и риском, а позднее невольно усматривали козни конского черепа в какой-нибудь схваченной двойке по химии или в синяке, прилетевшем в мальчишеской драке, или в коварной измене подружки, пригласившей на дамский вальс залетного городского фраера вместо тебя… Да мало ли было у нас ребячьих невезений!
Теперь же вот, через сорок лет вспоминая ту страшную историю, я вдруг подумал: а что, если скачущий череп и впрямь был знамением, неким предупреждением не только мне и Гришке, но всему нашему поколению, вступавшему в жизнь?
Ведь, в сущности, и Гыра, оттрубивший годы и годы на норильских стройках, и Ванча Теплых, мотавшийся в геологических партиях, и Минька Евгеньин, волохавший в колхозе на разных работах, да и я, грешный, рискнувший взять роковое перо русского писателя в стране, где своих пророков не бывает, – все мы, в сущности, прожили жизнь в плену великого обмана. И теперь вот встречаем старость уже среди вселенской лжи и кривды, униженные, обворованные, доведенные до нищеты, лишаемые последних корней, связывающих нас с родной почвой. У нас отнимают все – имя, язык, историческую память, право любить свое отечество и быть хозяевами на своей земле. Но скачущему черепу, видно, и этого мало. У нас отнимают еще и будущее – наших детей и внуков, направляемых неведомой рукой в «чуждые пределы», где нет понятий ни о чести, ни о совести, ни о духовном родстве с предками, ни о святости родительских могил…
Увы, все это не сон, а явь. Хотя и не укладывается в голове. Наверное, даже в лошадиной.
Языческие отголоски
Какую странную судьбину
Мне всемогущий начертал!
Подумать только: при лучине
Я книжки первые читал.
Подумать только: домотканый
Носил кургузый армячок.
Спал на печи, где непрестанно
Скрипел невидимый сверчок.
В какой стране все было это,
В какие средние века?..
Так попытался я когда-то выразить удивление поистине уникальной судьбой нашего поколения, в особенности долею тех из нас, кто вырос в сельской глубинке.
Эти приметы «средневековья», совпавшего с порой нашего детства, можно продолжать до бесконечности. Деревянная самопряха, кросны для ручного ткания холста и сукна, ручная же мельница о двух камнях-жерновах, березовые каток и рубель вместо утюга – все это было привычным в каждой избе, как часы с медными гирями до пола или раскидистый фикус до потолка…
Старое сибирское село и всегда-то отличалось консервативным бытом, а в тяжелые военные годы оно вообще было отброшено на столетия назад. И дело не только в обращении к самодельным туескам, самокатным валенкам-пимам или домотканым шабурам. Все было гораздо сложнее.
Началось возвращение назад и культуры духовной, притом даже не к средневековью, а к самым что ни на есть первобытным, языческим временам…
Прошу заметить: не падение, но возвращение к прошлому, стихийное возрождение его.
Наверное, это было связано не только с разрушением хозяйства и всяческой торговли, обмена продуктами труда. Они и прежде не особо развиты были в сибирской стороне, во всяком случае, в наших селах, удаленных от городов, от железных дорог и живших довольно замкнуто. А пожалуй, в неменьшей мере было следствием разрушения христианской церкви и всего пласта многовековой культуры, созданного и хранимого православием.
Ныне многие храмы восстанавливаются. Следовало бы лишь помнить при этом, что порушены храмы были не только на площадях, но и в человеческих душах. Воинствующий атеизм, как ни печально, в считанные годы собрал обильную жатву.
Было ли сопротивление кощунству безбожников? Конечно, многие верующие, внешне подчинившись служителям, распространителям, проповедникам чужестранного учения, в душе остались верны своему Богу и даже продолжали тайные богослужения. Редко в какой избе не висела икона Богоматери – нашей российской покровительницы и заступницы.
42 
