19 
— Понятно, — проворчал тот, что повыше (кажется, судя по голосу, это всё-таки был Чарли). Попадёшься ты мне…
— Там видно будет, — сказал Бестужев почти беззаботно.
Он с превеликой охотой порасспросил бы этих двоих о том и о сём — но сейчас, когда время ценилось на вес золота, было, если подумать, не до них: всего лишь очередные конкуренты из немаленькой уже толпы охотников за аппаратом…
Он вытолкнул торопливо напяливавшего сюртук Жака на лесенку, вышёл следом. Шёпотом скомандовал:
— Идите в том направлении! Не спешите, не привлекайте внимания!
И направился следом быстрым шагом, то и дело оглядываясь. Издали махнул агентам, свернул с дорожки и углубился в чащу, где деревья росли прямо-таки на диком положении. Спрятался за громадным вязом, сделал знак агентам последовать его примеру. Осторожно выглянул.
Ну, разумеется, пяти минут они и не подумали отсчитывать, выскочили раньше. Выбежав из образованного фургонами дворика постояли, озираясь, судя по движениям и мимике, рассыпая самые крепкие ругательства, какие только знали. Очень быстро должны были сообразить, что метаться в поисках беглецов бесполезно, да и опасно.
Так и есть — после краткого совещания, сопровождавшегося столь же бурной жестикуляцией, оба рысцой припустили к выходу из парка и вскоре пропали из виду.
— У меня впечатление, Жак, что я только что спас вам жизнь, — сказал Бестужев, вяло улыбаясь. — Мне отчего-то кажется, что эти типы вас пристукнули бы за здорово живёшь, наплевав на ваши политические убеждения и не испытывая ни малейшего страха перед Гравашолем. Так что вы вдвойне мой должник. И если не отблагодарите полной искренностью, я вашу жизнь превращу в кошмар, честное слово…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
РЫЦАРЬ, ПРИНЦЕССА И ДРАКОН
Тактика и манеры поведения, реплики, мизансцены — всё это, разумеется, было продумано заранее…
В кабинет к господину чиновнику императорско-королевских железных дорог Бестужев не вошёл, а осторожно просочился, ступая робко и нерешительно, словно опасаясь в любой момент быть безжалостно вышвырнутым за дверь. Шляпу он снял ещё в дверях, тут же её уронил, нагнулся за ней, бормоча некие извинения, поднявши, едва опять не выронил — да так и продвигался осторожненько к столу, неуклюже вертя её в руках, поглядывая на хозяина кабинета сквозь простые стёкла пенсне приниженно, боязливо даже… Одним словом, держался, будто впервые попавшая в столь высокие хоромы деревенщина — или человек, умирающий от смущения и стыда.
Хозяин кабинета отнюдь не выглядел сатрапом, — наоборот, добродушный на вид господин солидного возраста с румяными щеками и окладистой бородой, расчёсанной на два крыла. Не подлежало сомнению, что он, увидев столь странные манеры посетителя, несколько удивился. Всё же это был не грозный высокопоставленный вельможа, ежедневно решавший вопросы жизни и смерти, а довольно скромный служащий, ведавший на Нордбанхофе грузовыми перевозками, — и чином, в переводе на российские, не превышавший коллежского асессора, а то и пониже.
— Проходите, господин, господин…
— Фихте, — представился Бестужев, переминаясь с ноги на ногу у стола, вертя в руках котелок. — Я из Лёвенбурга… Моя фамилия Фихте…
Государь австрийский император и венгерский король хмуро взирал на него со стены так, словно его подмывало рявкнуть: «Оставьте эти забавы, юноша!».
— Очень приятно, — сказал чиновник. — Моя фамилия Гейльборн. У вас какое-то дело касательно грузовых перевозок? Садитесь же, прошу вас!
Бестужев осторожно опустился на краешек стула, так, словно он был горячим, вертя в руках котелок, блуждая взглядом, кривя губы и легонько гримасничая, ответил:
— Да… Собственно, нет… Вообще-то… Пожалуй, что и так, но я не знаю, удобно ли… — подпустив в голос нотки лёгкой истерики, он громко закончил: — Только вы можете мне помочь!
Линия поведения была выбрана безупречно: агрессивного и напористого посетителя могут с лёгкостью отправить восвояси, а вот завидев перед собой субъекта нервического, истерика, будут, наоборот, обходиться с ним вежливейше: кто его знает, насколько далеко он может зайти в своих странностях, ещё, чего доброго, в эпилептическом припадке забьётся, если не хуже…
Руководимый именно этими побуждениями — и будучи к тому же, пожалуй, человеком скорее добродушным, чем чёрствым, — чиновник произнёс мягчайшим тоном:
19 
