47 
— Делаем так, — твердо сказал Гоша. — Бумагу пишешь ты. Только не выставляй козлом отпущения одного Куропаткина! Найди, кто действительно принял и поддерживал это решение. И разберись, чем при этом руководствовался. А снаряды мы закажем для флота, чтобы к началу войны они как раз были в пути на Дальний Восток.
Странно, думал я поздним вечером, уже у себя. Не могло ведь само собой получиться отсутствие фугасных снарядов, это противоречит логике развития техники!
Катапульты швырялись камнями. Потом для этой цели изобрели пушки, и они тоже поначалу стреляли каменными ядрами. Почти сразу догадались, что пушку, в отличие от катапульты, можно зарядить и булыжной россыпью, так появилась картечь. Со временем ядра стали чугунными, а картечь свинцовой. Дальше пытливая мысль дошла до набития ядер порохом, появились первые фугасы.
Нарезные казнозарядные орудия повторили путь своих гладкоствольных предшественниц, только быстро — буквально через несколько лет после появления первых конических болванок они разнообразились болванками с начинкой. До шрапнели додумались уже сильно потом…
А тут вдруг для нашей пушки кто-то искусственно запретил фугасные снаряды — именно так, иначе они обязательно были бы! Действительно, надо бы найти этого «кого-то» с целью ласково взять гада за хобот…
Кстати, подумал я, а в чем вообще преимущество нашей трехдюймовки перед крупповской гаубицей? Весят они одинаково, чуть за тонну. Снаряд у нашей пушки вдвое легче. Дальность одинаковая, семь километров. У пушки лучше настильность, но это ведь нужно только при стрельбе прямой наводкой!
Ладно, при Сталине выбор трехдюймовки был оправдан — при стрельбе бронебойными снарядами она могла быть использована как противотанковая, что как-то компенсировало меньший вес снаряда. И совсем уж в тему — когда в 41-м вдруг выяснилось, что производство бронебойных снарядов к трехдюймовкам практически не развернуто, что сводило на нет их противотанковые возможности, нарком Ванников сел как миленький! Вместе со своими ближайшими помощниками. Потом, правда, Ванникова выпустили, видно, догадался в свое время прикрыть зад каким-то документом, а вот помощникам так повезло далеко не всем.
Но ведь тут у Японии, равно как и у всех прочих вероятных противников, отродясь не было танков! Откуда же тогда вообще взялась эта пушка?
Мне стало даже интересно — принимали ее на вооружение те же люди, что и запрещали фугасный снаряд, или это были независимые друг от друга группы доброжелателей? Действительно, надо разобраться — не исключено, что в процессе этого на свет вылезут и другие, не менее интригующие эпизоды…
Глава 15
Когда кончился январь девятьсот третьего, я с удивлением стал ловить себя на том, что малость нервничаю. До войны оставалось меньше года, а у нас, на что ни глянь, ситуация от «ну, что-то такое вроде есть» до «конь не валялся». Отговорки самому себе «так раньше и того не было!» действовали слабо — мне почему-то хотелось, чтобы все прошло как лучше, а не как всегда.
Везде успеть физически не могли ни я, ни Гоша, ни наши люди — постоянно что-то всплывало, наподобие истории с пушечными снарядами. Но на трех ключевых направлениях я обязан был держать руку на пульсе. Ключевыми были признаны подготовка к смене императоров (ну, тут у меня была сверхэнергичная помощница, как бы даже не начальница), обеспечение обороны Ляодунского полуострова и идеологическая работа. Причем последняя по важности ничуть не уступала двум другим. Ведь действительно, ну чего такого особенного произошло на Дальнем Востоке в нашей истории? Без котлов, окружений и особых потерь наши отошли менее чем на пятьсот километров. Да по меркам сорок первого года это блестящая виктория! А что флот утопили, — так, чай, не в первый раз, да и не весь он утоп, кое-что осталось…
Но общество восприняло это как сокрушительное поражение и возмутилось — точнее, не само возмутилось, ему сильно помогли. Ну, а мы сейчас силами обеих спецслужб и информбюро готовились помочь в прямо противоположном направлении. Каждый действовал на участке, где чувствовал себя лучше всего.
Вчера Беня скорбно сообщил мне, что только прибежавший в Лондон из сибирской ссылки Лев Троцкий слег с тропической лихорадкой, и он, Беня, сильно подозревает, что медицина окажется бессильна. Некто Азеф был просто найден в канаве с дыркой в голове, скорее всего от пули. Гершуни ни с того ни с сего утонул, катаясь на лодке… А Израэль Гельфанд, более известный в наше время под фамилией Парвус, вдруг необычайно увлекся проезжей французской журналисткой. Ну, тут Татьяна превзошла саму себя — её «журналисткой» даже я чуть не увлекся, куда там было устоять какому-то Парвусу! У Владимира Ильича Ульянова появилась секретарша, причем по фамилии отнюдь не Крупская — эту я лично не видел и сам сказать ничего не могу, но Татьяна твердо заявляла, что Наденьке ничего не светит.
47 
