Особенно,... 
73 
Это было досадно, но, лишь вернувшись к завалу и попробовав его разобрать, герр Пауль осознал истинные масштабы постигшего его бедствия. Под тонким слоем земли и щебня обнаружились намертво сцепившиеся друг с другом огромные куски кирпичной кладки, растащить которые в одиночку нечего было и думать. С этой работой, пожалуй, было бы не под силу справиться и пятерым сильным мужчинам, и на какое-то время герр Пауль впал в уныние.
Ситуация казалась столь безвыходной, что он преклонил колени и помолился, прося Господа явить одно из своих чудес. Однако Господь почему-то не спешил прийти к нему на помощь — то ли занят был, то ли не расслышал доносившейся из подземелья молитвы. Впрочем, у герра Пауля и в мыслях не было роптать на Всевышнего: отцы-иезуиты, к числу коих он относился уже в течение нескольких лет, обучили веселого немца терпению и покорности. Пути Господни неисповедимы, и жизнь человеческая целиком и полностью находится в его руках. Он господин, а не раб, и глупо надеяться, что он станет ворочать за тебя камни и копать землю.
Поразмыслив об этом, герр Пауль пришел к выводу, что ему нужны помощники, то есть обыкновенные мужики с ломами и лопатами, которые за небольшую плату разберут завал и освободят ему дорогу в глубь коридора. Если бы драгоценная рукопись так и осталась под спудом каменных глыб, это сыграло бы на руку православным схизматам, которые дорого бы дали за то, чтобы навеки сокрыть от людских глаз крамольную книгу. Книга была нужна отцам-иезуитам — не смутное упоминание о ней в старинной летописи, не легенда и не жалкий обрывок пергамента, а именно книга как живое доказательство недобросовестности Платона. А чтобы отцы-иезуиты получили желаемое или убедились в том, что его не существует, герру Паулю Хессу нужно было во что бы то ни стало докопаться до похороненного под кирпичной осыпью сокровища.
Итак, герр Пауль остро нуждался в помощниках, однако найти их было непросто. Действовать в открытую он не мог, доверять кому бы то ни было — тоже. Речь шла не только о рукописи, но и о золоте, а золото, как это было хорошо известно герру Хессу, во все времена кружило людям головы.
Все это надлежало как следует обдумать, оттого-то немец и остался дома в то злосчастное утро. И надо же было такому случиться, что княжна Вязмитинова пристала к нему с уроками, к коим герр Пауль не знал, даже как подступиться!
Впрочем, немцу удалось-таки выкрутиться, и теперь, когда все закончилось благополучно, он не помнил себя от радости. Вот уж, воистину, чудо Господа Бога! На его счастье, княжна оказалась еще менее сведуща в изобразительном искусстве, чем сам герр Пауль, и рисунок ее больше напоминал просто кусок бумаги, о который кто-то долго и с упоением вытирал очень грязные сапоги.
Однако существовали вещи и посерьезнее, чем какой-то рисунок. Оставшись один в оборудованной княжной художественной студии, герр Пауль долго смотрел на портрет старого князя, переводя задумчивый взгляд с него на огромный загрунтованный холст, с нетерпением ожидавший первого мазка. С этим нужно было срочно что-то делать: то, с каким тщанием княжна оборудовала студию, говорило о снедавшем ее нетерпении. Сие означало, что в запасе у герра Пауля времени не осталось, а выхода он по-прежнему не видел.
На какое-то время воображение герра Пауля захватила идея избавиться от проклятого портрета, одним махом решив задачу: коль нет оригинала, то и копии быть не может. Если, к примеру, плеснуть на него маслом, а после хорошенько потереть тряпкой, то, быть может, портрет погибнет. После это можно будет списать на какую-нибудь случайность, а то и вовсе свалить на прислугу. Но, поразмыслив, немец пришел к выводу, что подобная выходка могла стоить ему головы: судя по всему, княжна слишком дорожила портретом, чтобы простить кому бы то ни было его повреждение, пусть даже неумышленное. Зная бешеный нрав княжны, в одиночку расстрелявшей целую шайку разбойников, герр Хесс не без оснований побаивался ее гнева.
Посему об уничтожении портрета нечего было и думать. Вместо этого герру Паулю пришлось ограничиться полумерой: слегка запачкав холст черной краской, которая должна была означать темный фон, он снял холст с мольберта и ценою немалых усилий передвинул последний поближе к двери. После этого он с трудом взгромоздил огромный подрамник обратно на мольберт, установив всю конструкцию таким образом, чтобы дверное полотно, будучи открытым во всю ширину, непременно задело край подрамника. Прикинув, куда в таком случае упадет натянутый на массивную деревянную раму холст, Хесс поставил на это место стул с резной готической спинкой, увенчанной двумя заостренными набалдашниками, и, отойдя на пару шагов, окинул свои труды критическим взглядом.
73 
