– Сколько я тебе должен, Максимович?
Гример даже обиделся:
– Со своих я денег не беру.
– Со своих – это значит с живых? – рассмеялся Дорогин.
– Типун тебе на язык, – обозлился Сан Саныч. Но Максимович воспринимал смерть по-философски:
– Визитку мою возьми на всякий случай, держи в портмоне, может, понадоблюсь когда-нибудь.
Дорогин взглянул на часы:
– В другой раз, мужики, поговорим, а сейчас бежать надо, – он наскоро пожал руки гримеру и пиротехнику.
* * *
Главный редактор «Свободных новостей плюс» сперва даже не узнал Доронина, когда тот переступил порог кабинета.
– Вы по какому… – начал он, но затем опустился в кресло. – Вот же черт, ну и маскарад вы устроили!
– Это еще не все.
Дорогин бесцеремонно распахнул гардероб в кабинете главного редактора, примерил светлый пиджак. Яков Павлович всегда держал на службе запасной костюм на случай, если опрокинет на себя чашку с кофе.
Для журналиста важна узнаваемость, и Яков Павлович непременно ходил в светлом костюме. На улице он редко появлялся без шляпы даже в самую жару: немного стеснялся недавно появившейся лысины. Год он пытался закрывать ее седеющими волосами, но те выпадали стремительно. На улицу без шляпы Яков Павлович не выходил.
– Ну вот, все готово, – рассмеялся Дорогин, глядя на отражение в зеркале.
Наконец до Якубовского дошло, что затеял Сергей.
– Почему вы мне раньше не сказали?
– Не хотел рисковать. Вы, Яков Павлович, работайте, я мешать не буду, – Сергей забросил шляпу на гардероб и снял пиджак. – Посижу в уголке, почитаю газеты, журналы полистаю. Будем ждать звонка от похитителей.
– Как же, мы же с вами все обговорили, – забеспокоился Якубовский, – а вы с ходу ломаете планы?
– Я сам до последнего момента сомневался, – соврал Дорогин. – Наш план остается в силе, только вместо вас поеду я.
В душе Якубовский с облегчением вздохнул, но ему не хотелось признаваться, что он трусил.
– Я не могу вам этого позволить, – пробормотал он.
– На вас и так лежит большая ответственность, – бросил Дорогин, демонстративно открывая иллюстрированный журнал и погружаясь в чтение, мол, отцепитесь от меня, не мешайте.
Около часа никто не беспокоил главного редактора, и именно это заставляло его нервничать. Наконец раздался телефонный звонок. Яков Павлович побледнел, перекрестился и взял трубку.
– Алло, – дрожащим голосом произнес он, затем показал Дорогину условный знак, который означал, что звонят похитители.
Переговоры оказались недолгими. Звонивший на удивление легко соглашался на все условия главного редактора, правда, взамен требовал таких же уступок, Якову Павловичу даже показалось, что похититель уже в курсе плана обмена похищенной Белкиной на деньги. И немудрено, он сам еще вчера выложил план обмена, согласованный с Дорогиным, Гаспарову, чтобы тот, как человек искушенный, дал дельный совет.
Наконец Яков Павлович опустил трубку, но не на рычаги аппарата, а мимо. Он сидел как каменное изваяние.
Сергей положил трубку на место и сказал:
– Я все слышал.
– Они согласны, – бескровными губами пробормотал Якубовский.
– Извините, но я поеду на вашей машине. Дорогин взял со стола ключи и бросил их в карман светлого пиджака, принадлежавшего Якову Павловичу. Главный редактор «Свободных новостей плюс» не сопротивлялся. С ним сейчас можно было делать что угодно.
– Все будет хорошо, – приободрил его Дорогин, нахлобучивая шляпу.
Он максимально сдвинул ее на лоб так, чтобы не было видно глаз.
«Неужели я так выгляжу со стороны?» – подумал Яков Павлович.
Лишь только Дорогин ушел, Якубовский тут же вышел в редакцию. Взгляд его остановился на потухшем мониторе компьютера Белкиной.
– Если будут приходить, звонить и спрашивать, то меня нет.
– Ни для кого?
– Для всех я умер, – и Яков Павлович заперся у себя в кабинете.
Поставил на стол начатую бутылку коньяка и стакан тонкого стекла. «Буду пить понемногу, чтобы не напиться». В ушах еще стояли прощальные слова Дорогина:
«Все будет хорошо.»
– Хотелось бы в это верить, – проговорил Якубовский, чокаясь с маленьким зеркальцем, вмонтированным в подставку для календаря. Он видел в нем лишь собственные глаза, испуганные и бегающие.
За окном понемногу сгущались сумерки, и Яков Павлович с ужасом представил себя стоящим на продуваемом всеми ветрами старом шоссейном мосту через Клязьму, гудящем под собственной тяжестью. Новый мост – в отдалении, над головой – ночное небо и обжигающая тяжесть портфеля с тремястами тысячами долларов. И плюс к этому мистическое время: полночь – время духов и теней.