Особенно,... 
77 
Окна в квартирах зажглись, во дворе началась возня.
Телевизионщики включили освещение, милиционеры размахивали руками, отгоняли любопытных.
Лейтенант с капитаном расспрашивали обо всем двух старух, записывали их фамилии, когда прибежал какой-; то пацан лет четырнадцати и закричал:
– Там возле телефона мертвый бомж!
Интерес сразу же переключился на труп бомжа.
Соколов Олег Иванович ликовал – вот так удача, в родном дворе поздней ночью найти целых два сюжета! Да каких! Четыре детских руки, труп бомжа! Для одной ночи это даже слишком много.
Он расхаживал, высоко подняв голову, дымил сигаретой и как хозяин положения разговаривал и с милиционерами и с жильцами своего и окрестных домов.
Этой же ночью был показан сюжет о том, что во дворе одного из домов на проспекте Мира обнаружен сверток с четырьмя детскими руками, а также труп бомжа.
Бомжа опознали, и жильцы рассказали, что уже около месяца этот бомж обитал на чердаке. Правда, с ним жил и еще один. Утром его видели. Поднялись на чердак, но там уже никого не нашли. В общем, вся Москва, или те, кто не спал, узнали о страшной находке возле мусорного контейнера на проспекте Мира, а также все видели двух ярко высвеченных лампами старух, которые оказались героями этого вечера.
Старухи, как могли, объясняли происшествие. Олег Иванович Соколов даже заставил Марью Ивановну, перепутав ее с Анфисой Петровной, держать мусорное ведро. Вот так они и были показаны по телевидению: Марья Ивановна, бывшая учительница, с ведром в руках, и Анфиса Петровна с обувной коробкой.
Теперь уже разговоры о страшном, кровожадном маньяке, убивающем детей, поползли по Москве, мгновенно материализовавшись. Теперь всех исчезнувших, пропавших без вести детей приписывали кровожадному маньяку, а число этих детей и подростков было довольно значительным.
* * *
Конечно же, выпуска «Новостей» Григорий Синеглазов не видел. Он в это время сидел в купе скорого поезда, который мчался в направлении Питера.
Напротив него на мягком диване, поджав под себя ноги, сидела Анжела. На ее лице поблескивали очки в тонкой золотой оправе, и она просматривала документы.
Лицо Синеглазова было бледным.
– Что это с тобой, Григорий? – подняв голову от бумаг, поинтересовалась Анжела. – Уж не заболел ли ты?
– Да, знаешь, что-то меня трясет. Может быть, простыл, а может, просто нервы расшалились.
– Да, да, может быть, нервы, а может быть и простыл. Погода, видишь, какая?
На темном оконном стекле поблескивали капли.
– У тебя ничего нет выпить? – тронув за плечо Анжелу, вдруг спросил Синеглазов.
– Выпить? Ах да, есть, я взяла бутылку коньяка. Будешь коньяк?
– Да, с удовольствием, – прошептал Синеглазов, чувствуя, что у него во рту пересохло.
– И еще у меня есть лимон и «салями».
– Вот и хорошо. Давай.
И Анжела, раскрыв свой чемодан, поставила на стол плоскую бутылку армянского коньяка, достала два лимона. У Синеглазова в руках появился ножик, он тонко порезал лимон, и спутники начали пить коньяк.
Анжела посматривала на Григория довольно холодно. Она все еще не могла ему простить то ночное вторжение.
Григорий Синеглазов понимал это, но просить прощения не хотел.
Единственное, что он сказал после четвертой рюмочки, так это то, что он и сам не понимает, как все получилось.
Анжела пожала плечами и усмехнулась в ответ.
– Не понимает он! Ворвался, набросился на меня, словно зверь какой-нибудь, словно насильник.
От этих слов Синеглазов вздрогнул и побледнел.
– Ладно, выйди, я разденусь и лягу спать, – попросила Анжела.
– Да раздевайся, мне-то что, – ответил Григорий.
– Ну, как знаешь.
Она переоделась. Синеглазов смотрел на ее округлые плечи, на тонкую талию, на высокую грудь, на блестящий шелк комбинации, на золотую цепочку, на сережки и у него не было желания. Он сидел, положив голову на руки, и недовольно морщился, словно перед ним была не привлекательная молодая женщина, а старуха, которая не вызывает никаких чувств, кроме брезгливости.
Анжела попыталась соблазнить Григория, но это ей не удалось.
– Я себя плохо чувствую, Анжела, – сказал Григорий Синеглазов. – Может быть, я перенервничал, а может быть, действительно, сильно простыл.
– Ох, эти мужчины! Вечно у них какие-то причины, и вечно они все любят делать по-своему.
Анжела забралась под одеяло и отвернулась к стене.
77 
