98 
– Чифирь никогда не пил, а вот крепкий чай люблю.
Вскоре был заварен чай. Он действительно был очень крепкий, и Глеб выпил кружку с удовольствием.
– Ну, спасибо тебе, – поблагодарил он Сиротку.
– Это тебе спасибо, ты же дал деньги. А, кстати, я забыл отдать тебе сдачу.
– Оставь себе, – сказал Глеб, видя, как Сиротка начал рыться в карманах.
– Спасибо.
– Я тебе дам еще денег, кое-что" надо будет купить и кое-что надо будет сделать.
– Ладно, – уже расслабленный и благожелательный, Сиротка согласно кивнул, – что скажешь, то и сделаю. Думаю, вреда ты мне не желаешь.
– Нет, конечно. Дай мне свое драное пальто и свои башмаки.
– Зачем это? – Сиротка был явно недоволен подобной просьбой.
– А я тебе дам свою куртку, – Глеб снял куртку и протянул Сиротке. – Она теплая, крепкая. А мне надо как раз такое пальто, как у тебя.
Сиротка понял. Он стащил с себя драное пальто. Под ним был такой же рваный свитер, три или четыре рубашки, какие-то грязные майки.
Глеба передернуло. Но ему ничего не оставалось, ведь он должен был поменять свой облик так, чтобы его никто не смог опознать.
Сиротка остался очень доволен обменом. Куртка Глеба была теплой и удобной. Правда, она была немного великовата бомжу, но это не меняло дела.
– А у тебя никакой шляпы нет?
– Есть старая шляпа. Хочешь, возьми, – великодушно сказал Сиротка и извлек из картонной коробки помятую фетровую шляпу.
Глеб брезгливо осмотрел ее, но решил идти до конца и водрузил шляпу на голову.
– Ну, у тебя и вид! От тебя прямо воняет, – сказал Сиротка, разглядывая Глеба Сиверова, который смотрелся заправским бродягой.
– Это хорошо, это очень хорошо, – сказал Глеб и сунул руки в порванные карманы. – Ты бы хоть карманы зашил.
– Да все некогда, – махнул рукой Сиротка. Даже теплая фирменная куртка Глеба не преобразила бомжа. Она сидела на его худых плечах так, словно он ее только что стащил где-то и надел на себя.
– И твою сумку я захвачу. Думаю, ты мне позволишь?
– Да, да, бери, – махнул рукой Сиротка. Дерматиновая сумка бомжа оказалась вместительной, и Глеб смог спрятать в нее свою спортивную.
Через двадцать минут он уже был на улице. Первое, что он сделал, – купил в газетном киоске пачку свежих газет, а затем нашел двор в соседнем квартале, где стояла старая телефонная будка. Стены в будке были исписаны номерами, именами, фамилиями и всевозможной дрянью и матершиной.
Глеб набрал номер. Несколько секунд телефон был занят, но затем его соединили.
– Алло, алло, – немного измененным голосом сказал Глеб.
– Вас слушают, – раздался спокойный мужской голос.
– Как бы мне полковника Студийского Владимира Анатольевича.
– Я вас слушаю.
– Так ты меня слушаешь, сволочь? – уже своим голосом сказал Глеб.
– Это ты? – невнятно послышалось из трубки.
– Да, это я. С тобой, скотина, разговаривает Слепой. Ты хотел меня убить.
– Нет, это не мой приказ, – начал оправдываться полковник Студинский.
– А мне все равно, чей это приказ. Мне нужны Ирина Быстрицкая и ее дочь, а вам, насколько я понимаю, нужны документы.
– Да, нужны, – отчетливо произнес полковник Студинский.
– Документы у меня. Но найти меня не пытайтесь.
– Мы не отдадим тебе Ирину Быстрицкую до тех пор, пока ты не вернешь документы.
– Ты, полковник, дал мне слово, и теперь я знаю ему цену. Больше я тебе не верю.
– Послушай, ничего не предпринимай! – умоляюще выкрикнул полковник Студинский. – Ничего! Если ты что-нибудь сделаешь, твоя женщина и ее ребенок погибнут.
– Только попробуй! – угрожающе сказал Глеб. – И еще. Я познакомился с документами. Если хотя бы несколько страниц из них будут опубликованы, ты погибнешь раньше, чем Быстрицкая. Ты погибнешь мгновенно.
– Отдай нам документы. Отдай! Я тебя прошу!
– Я хочу поговорить с твоим шефом, – сказал Глеб.
– Это невозможно, – отрезал полковник Студинский.
– Думаешь, невозможно?
– Да, невозможно.
– А ты хорошенько поразмысли, только хорошенько, – сказал Глеб. – Я тебе перезвоню часа через два, а ты соединишь меня со своим шефом. И учти, если хоть один волос упадет с головы Ирины Быстрицкой – вам всем не жить.
Глеб повесил трубку. Он представлял себе довольно отчетливо, как сейчас выглядит полковник Студинский.
И действительно, тот буквально вжался в кресло. Испарина покрыла его лицо, а пальцы дрожали. И как полковник ни старался, он не мог унять эту нервную дрожь, больше похожую на судороги.
98 
