64 
Здесь его снова окликнул дежурный.
– Ну что, Синица, вставили тебе фитиль? – сочувственно спросил он.
– В отпуск отправили, – сказал Синица. – Скрябин даже денег в долг предлагал, пока отпускные не начислили. Золотые, говорит, у тебя мозги!
– Да ну?!
У дежурного сделался такой вид, словно он только что получил сообщение о высадке на городском пляже массированного десанта враждебно настроенных инопланетян. Потом он вдруг успокоился, видимо что-то сообразив, и под усами у него обозначилась недоверчивая ухмылка.
– Ну тебя к дьяволу, Синица, – сказал он. – Никогда тебя не поймешь: то ли ты всерьез говоришь, то ли дурака валяешь...
– Да, – сказал Синица. – Я этого сам иногда не понимаю. Что делать, характер такой.
Он махнул на прощанье рукой, толкнул дверь и вышел в бархатистую темноту теплого южного вечера. В папке у него лежала бутылка портвейна, в кармане – пачка сигарет, а впереди ждала уйма свободного времени, на протяжении которого ему ни о чем не надо было думать.
* * *
С того места, где он пустил джип под откос, Глебу пришлось возвращаться пешком. Добравшись до городской черты, он взял такси и поехал к Стаканычу – нужно было осмотреться, не осталось ли там пропущенных впопыхах следов, и вообще...
Вообще, пришло время съезжать от старика и вырабатывать новую тактику. Подсознательно Глеб ожидал, что работать здесь окажется легче, чем в Москве, – провинция все-таки, курорт. Солнце, море, овощи-фрукты и простота нравов... Однако все, кто противостоял ему здесь, оказались на удивление шустрыми и реагировали на предпринимаемые им действия с умопомрачительной быстротой. Ждать, что они и дальше будут являться во двор к Стаканычу компаниями по три-четыре человека и позволять отстреливать себя, как кроликов, не приходилось – так можно было дождаться чего угодно, вплоть до автобуса с ОМОНом. Словом, эта явка была засвечена, и настало время уходить.
Глеб решил уйти по-английски, не прощаясь и не вдаваясь в объяснения. Однако пешая прогулка по сильно пересеченной местности отняла у него больше времени, чем он рассчитывал. К тому же трижды ему приходилось делать крюк, обходя милицейские патрули, чтобы не сцапали с обмотанным лейкопластырем револьвером в кармане, так что домой к Стаканычу он добрался, когда над морем уже начали потихонечку сгущаться скоротечные южные сумерки.
Впрочем, Стаканыч еще не пришел – торговля на набережной продолжалась круглые сутки, и в удачные дни Чернушкин задерживался там допоздна. Мысленно пожелав старику побольше состоятельных покупателей, Глеб отпер дом и пошел собирать вещи. Он как раз заканчивал недолгие сборы, когда снаружи, за окном, негромко стукнула калитка.
Глеб схватился за револьвер, но это вернулся Стаканыч – Сиверов узнал его шаркающие шаги и стариковское кряхтенье. Подумав, Глеб задвинул сумку ногой под раскладушку: объясняться по-прежнему не хотелось, тем более что Чернушкин был неглуп и мог понять из объяснений больше, чем следовало.
В комнате было совсем темно, лишь расчерченные крестами рам прямоугольники окон светились в полумраке глубоким и мягким синим светом. Глебу этого света вполне хватало – он различал очертания предметов и мог закончить сборы, не привлекая к себе внимания.
Стаканыч, однако, придерживался на этот счет иного мнения и, войдя в дом, первым делом повернул выключатель. Под потолком вспыхнула лампа, затененная старомодным оранжевым абажуром с длинной, насквозь пропыленной и заметно поредевшей бахромой. Мягкий, с персиковым оттенком свет залил убогую комнатенку с отставшими по углам обоями и обшарпанной мебелью, а заодно и сидевшего на раскладушке Глеба.
Хозяин и постоялец с одинаковым изумлением уставились друг на друга.
Стаканыч был заметно навеселе и вид имел самый что ни на есть предосудительный. Его старенькая клетчатая рубашка была сильно помята и носила на себе явственные следы наспех замытых пятен когда-то красного, а теперь буровато-розового цвета. Их можно было принять за остатки пролитого кетчупа или вина, если бы не оторванный нагрудный карман, болтавшийся, как ухо спаниеля, и не безобразный, чуть ли не на пол-лица, багрово-синий кровоподтек, заливавший левый глаз Стаканыча и добрую половину щеки. Нос у старика распух и покраснел, справа на подбородке также темнел синяк – небольшой, похожий на небрежно стертую грязь. Светлые полотняные брюки были запачканы землей, травяной зеленью и бурыми пятнышками засохшей крови, мешок с картинами отсутствовал.
64 
