– Скоро полночь, – сказала она.
– Да ну? Не может быть! – Он посмотрел на часы. Она была права.
– Нашел ты свою Дану Сулимову? – холодно спросила она.
– Нашел..
– Ну и как?
– Плохо, – ответил он.
– В смысле – она тебе не дала?
– Татьяна, не груби, – предупредил он. – Что я всегда в тебе ценил – так это вежливость.
– А я не вежливая!
– Значит, я в тебе ошибся.
Танька сгорбилась, закрыла лицо руками и стала раскачиваться взад-вперед – сейчас заплачет. Иван украдкой посматривал в ее сторону. Да, кажется, уже плачет.
– Перестань, – сказал он. – Немедленно перестань. Не выношу я этого!
– Если ты не любишь меня… – захлебывалась она в слезах. – Если ты меня не любишь… Зачем тогда живешь со мной… Зачем мы тогда сняли эту проклятую квартиру… Я здесь так несчастна… Я тебя вообще не вижу… Ты все время где-то бегаешь… Ты мне ничего не говоришь…
Он протяжно застонал и отвернулся к стене. Танька еще некоторое время сопела носом, потом хрипло спросила:
– Почему ты так себя ведешь?
– Слушай, дай мне подумать! – взорвался он. – У меня куча неприятностей, мне сейчас только и есть дела, что сопли тебе вытирать!
Она вскочила:
– Тогда думай, только думай хорошенько! Потому что я ухожу!
– Вали!
– Ах, вот как ты стал разговаривать!
– На себя бы посмотрела! – Он сел на постели. – Нет, правду говорят: если хочешь узнать дочку – посмотри на матушку. А ты еще хуже! Скандалистка!
Склочница! Тряпичница!
– Что?! – В следующий момент Танька уже носилась по комнате, открывала шкафы, лихорадочно собирая свои вещи и бормоча:
– Ну, все, ну, это конец…
Да чтобы я еще с тобой после такого осталась?! Да никогда! Мама была права, она же мне сказала – с таким лучше не связываться! Бандит! Уголовник!
– Кто уголовник? С чего ты взяла?
– Пошел на фиг! – Она кидала тряпки в сумку и затаптывала их туда прямо ногами, чтобы меньше места занимали. – Ненавижу тебя! Как я тебя ненавижу! Не смей больше ходить к нам, слышишь?
А твоего тамагошу я отниму у Дениски и выкину, и сердечко это тупое выкину, чтобы ничего от тебя не осталось! Понял, гад?
– Тогда выкинь золотые часики, которые я тебе месяц назад купил, – ехидно сказал он. – Выкинь костюмчик, который ты купила на мои деньги. Выкинь четыреста долларов, которые ты у меня взяла!
Это будет правильней, чем у ребенка игрушки отнимать! Я их не тебе дарил!
Она ехидно подбоченилась:
– А, так нам уже костюмчик и часики жалко стало, да?
– Очень жалко, что потратил все это на такую ДУРУ! – отрезал он.
– А твоя Сулимова – она умная, да?! Ну и катись туда!
– Сама катись, это мой дом, другого у меня нет. – Он снова лег и отвернулся к стене.
– Беспризорник! – крикнула она. – Болван набитый! Дурак! И я дура, что связалась с тобой! Говорила мне мама!
Когда вещи были собраны, она немного поутихла. Сообразила, что уходить придется на самом деле.
Она нерешительно обратилась к нему:
– Донеси мне вещи до проспекта, я там поймаю машину.
Иван простонал:
– Вызови такси к подъезду! Я устал, никуда не пойду.
– Гад…
Она вызвала такси по телефону и села ждать. Время от времени она произносила краткие речи, из которых следовало, что Иван – редкостная сволочь, на которую она угрохала столько сил и нервов. Иван лежал отвернувшись и молча радовался, что не связался с такой девчонкой всерьез. А если бы они поженились? О, подумать страшно… Неожиданно Танькины речи совпали с его мыслями. Она выпалила:
– Такие, как ты, никогда не женятся!
– А такие, как ты, по три раза разводятся, – буркнул он.
– Ну конечно. Ты же хочешь наговорить мне кучу гадостей на прощанье?
– Я с радостью помолчу, – отрезал Иван. – И тебе то же самое советую.
– А если не замолчу – что тогда?
Он хмыкнул:
– Спускалась бы ты, матушка, вниз. Ведь такси сейчас приедет.
Он все-таки донес ей сумки до лифта и сам нажал на кнопку. Когда лифт поднялся, он молча перегрузил туда сумки и почти втолкнул вслед за ними Таньку. Танька стояла как неживая, свесив руки, опустив голову, и неподвижно рассматривала пол. На миг ему стало ее жалко. Жалко, но что поделаешь?
– Ладно, езжай, – сказал он и вернулся в квартиру. За его спиной медленно съехались створки лифта, и он, громыхая, пополз вниз.
Он запер дверь, принял душ, почистил брюки хозяйской щеткой. Щетка сразу почернела от угольной пыли, а брюки чище не стали. На душе у него было тоже черно и погано. Серега мертв, бабка его умерла, а в него самого дважды стреляли… И между прочим – чуть не попали. Он чувствовал себя очень одиноко. А позвонить было некому, некого позвать на помощь. С тех пор как он стал промышлять заказными убийствами, друзей у него не осталось. Не то чтобы от него все вдруг отвернулись – он сам начал сторониться лишних людей. А лишними оказались все. Вот только Серега был вовсе не лишний. Он по нему очень тосковал.