«А что если с генералом что-нибудь случится? Если он умрет? Известно ли кому-нибудь еще о том, кто я такой на самом деле?»
Генерал Потапчук морщил лоб, тяжело и прерывисто дышал.
– Ну вот, кажется, полегчало, – он ослабил узел своего старомодного галстука, – можем продолжить.
– Вам бы врачу показаться, генерал.
– Да мне, если честно, Глеб Петрович, давным-давно пора на пенсию. Сидел бы где-нибудь на берегу реки, смотрел бы на воду, на неподвижный поплавок.
– Зачем – неподвижный? Лучше, когда клюет.
– Неподвижный спокойнее.
– Да, рыбалка дело хорошее.
– Или вот еще… – генерал немного приободрился, – бродил бы с лукошком по осеннему лесу, срезал бы грибы, складывал бы один к одному, дышал бы чистым воздухом. А вечерком сидел бы у камина, почитывая книги и улыбаясь своим мыслям.
«Да, размечтался старик», – подумал Глеб и удивился тому, что думает о генерале Потапчуке как об очень старом человеке.
– Но ничего, Глеб Петрович, мы еще повоюем. Мы им еще всем покажем.
– Да-да, повоюем, уже повоевали, – пробормотал Глеб, поглаживая саднящую рану.
– Все, что я знаю о полковнике Рудневе, я вам сейчас передам. Здесь адреса, где он бывает, его фотографии, кое-что из его личного дела. Как вы понимаете, Глеб Петрович, эта информация абсолютно секретна. Я смог ее добыть с очень и очень большим трудом.
Потапчук потянулся к портфелю и положил перед Глебом пластиковую папку.
– Вы посмотрите, Глеб Петрович, здесь. Думаю, полчаса вам хватит. А затем я все заберу. И вы ничего не видели, а я вам ничего не показывал.
– Все так и будет.
Глеб принялся просматривать бумаги. Он не боялся чего-либо не запомнить: знал, что его мозг сработает, как компьютер, и все прочитанное и увиденное останется в памяти, отчетливо, словно гравировка на мраморе.
…Генерал посмотрел на свои швейцарские часы, давая понять агенту по кличке Слепой, что времени уже совсем не осталось.
– Да-да, я понял, – откладывая бумаги в сторону, произнес Глеб.
– Что ж, Глеб Петрович, действуйте. Связь будем держать, как и прежде. И еще, я хочу сообщить вам один любопытный факт… Глеб понял, что генерал скажет сейчас что-то важное, была у Потапчука такая манера – приберегать главное на прощание.
– Не так давно, а если быть абсолютно точным, десять дней назад были зверски убиты два пожилых человека, два пенсионера. Как вы понимаете, Глеб Петрович, такие случаи происходят в Москве почти каждый день, и я, конечно, не обратил бы ни малейшего внимания на это убийство – прочел бы и все. Мало ли за что можно убить двух пожилых людей! Может, кому-то понадобилась их жилплощадь, может, кто-то соблазнился их небогатыми сбережениями… Только вот в чем дело.
Эти пенсионеры, эти пожилые люди были тестем и тещей одного из лучших хирургов Центральной клинической больницы. Да-да, именно той больницы, где лечат самых высокопоставленных лиц нашего государства.
Брови Глеба приподнялись, он внимательно посмотрел на Потапчука, который сидел, прижав правую ладонь к сердцу.
– Именно там, Глеб Петрович, делают операции на сердце. Может, я тоже когда-нибудь окажусь на операционном столе в этой самой больнице, чем черт не шутит.
– Я понял вас, генерал, – коротко ответил Глеб.
– Ну вот и все, собственно говоря, – Потапчук устало поднялся.
Глеб прошел вслед за генералом в прихожую и хотел помочь старику – в мыслях он уже не мог называть Потапчука иначе – одеться, но тот замахал руками, обиженно взглянув на Сиверова.
– Да что вы, что вы, молодой человек, уже причислили меня к рухляди? Я еще в состоянии сам одеться.
Когда станет невмоготу, я вас попрошу, будьте уверены.
– Извините, генерал, я хотел, как лучше. И возраст тут ни при чем, просто я хотел показать свое уважение к вам. Смотритесь вы еще неплохо.
– Ну что ж, спасибо, Глеб Петрович, за комплимент, хоть я и не женщина.
До скорой встречи.
– До встречи.
Потапчук обернулся и указал на ключи, которые лежали на тумбочке:
– Больше вы их не оставляйте, носите с собой.
Дверь захлопнулась. А Глеб еще долго стоял в прихожей, прислушиваясь к шаркающим шагам генерала Потапчука.
Наконец шаги растворились в тишине.
– Да, дела, – сказал Сиверов сам себе, все еще не зная, с какого конца браться за дело.
Но инстинктивно он чувствовал, что все события, все факты и детали связаны воедино и вертятся, как планеты вокруг Солнца, вокруг чего-то очень большого и важного. Но чего именно, Глеб все еще не мог определить.