– Разрешите, товарищ майор.
Это был сержант Куницын.
– Проходи, Паша. Ну и видок у тебя, сержант, в гроб краше кладут.
– Знаю. У вас не лучше.
Майор поскреб щеку.
– Да, надо побриться.
– Думаете, поможет?
– Надеюсь.
– А мы уже ни на что не надеемся. Если вы не отправите нас куда-нибудь из казармы, мы с ума сойдем. У мужиков уже крыши едут. На блокпост хотим, в караул. Говорят, их скоро ликвидируют. , – И то дело.
Куницын вынашивал одну мысль, которая после гибели Прошкина не покидала его. Но за пределы части он вырваться не мог.
– Я договорюсь, – пообещал Грушин, – считай, уже договорился. Ты давно видел Гришку?
– Недели две.
– А я недавно. Смотрел на него раньше и думал: во мужик крепкий, ничто его не сломит, – а сейчас глаза отвожу. Не узнает он меня.
– Я к нему подходить боюсь, – признался Куницын, – он всех наших ребят мертвецами называет. И Прошкину сказал, вроде как удивился: «Почему ты пришел? Ты же мертвый, уходи…»
– А Прошкин что?
– Засмеялся и к Машке пошел.
– Как в воду глядит. Глядел, – поправил себя Грушин.
– Пойду ребят обрадую. Разрешите?
– Разрешаю.
* * *
Солнце медленно садилось за реку. Холмогоров стоял за спиной у Гриши, наблюдая, как тот складывает из кусков кирпича странное сооружение. Кривой, крест рос вверх. Холмогоров подумал: «Гриша здесь целый день. И за все это время он не пил и не ел».
– Что ты строишь, Гриша?
– Дом.
– Для кого?
Сумасшедший передернул сильными плечами, повернулся к Холмогорову лицом, поднял указательный палец:
– Угадай. Ты же все знаешь?
– Ничего я не знаю.
– Нет. Знаешь, только говорить не хочешь.
– Кому я должен сказать?
– Всем.
– И что тогда?
– Принеси еще кирпичиков.
Холмогоров отправился к разваленной кирпичной стене. В ржавом ведре он принес битого кирпича. Только сейчас Андрей Алексеевич заметил, на каком красивом месте он стоит. Солнце еще не село, но над рекой, над лугами, над дорогой уже стлался туман. По шоссе с зажженными фарами, которые были бледнее солнца, ехал военный «Урал». Рокот мотора гас в тумане, растворяясь в нем.
– Красота-то какая, – глядя на горизонт, произнес Холмогоров.
– Ыгы, – отозвался Гриша, не прерывая строительства, – завтра крышу покрою.
Холмогоров следил взглядом за грузовиком до тех пор, пока тот не сполз в ложбину, исчезнув в розовом тумане.
– Спасибо тебе, Гриша.
– Ыгы.
Холмогоров возвращался в гостиницу, понимая, что скоро он покинет Ельск, очень скоро.
Может быть, через день или два. А затем, через несколько лет, он будет ехать по шоссе.
Возможно, таким же летним вечером его машина вынырнет из розового тумана, и он увидит… и подумает: «Бог вкладывает истину либо в уста младенца, либо в уста блаженного… „Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное“».
* * *
Наряд сержанта Куницына принял блокпост.
Ни спать, ни есть четырем спецназовцам не хотелось. Здесь, на блокпосту, они чувствовали себя в полной безопасности. Они были вооружены и за все свои действия отвечали сами. Оружие, как дорогие украшения женщинам, мужчинам придает уверенность в собственных силах. Может быть, впервые со дня похорон Прошкина они шутили. Шутки были дурацкие и даже злые.
– Я вчера министру рапорт написал, – сказал Ваня Маланин.
– И что министр? – спросил Бронников.
– Не знаю.
– Не пустят они нас в Чечню. Побоятся. Если б меня сейчас туда… Я бы их не щадил…
– Успокойся, – одернул Уманца Куницын, – лучше сигарету дай.
– А сто грамм тебе не налить, сержант?
– Сто грамм не хочу, а вот канистры с бензином, который ты с заправщика слил, я приказал вынести в кусты. Воняют.
– Вот так все брошу и побегу. Когда приспичит отлить, тогда и вынесу. Договорились?
– Договоришься?
Послышался шум подъезжающей машины.
– «Москвич» валит.
– Нет, «Жигуль».
– Пошли, гадалы, – сказал Куницын, подхватывая автомат.
Никто не спешил, знали, что машина и так остановится, дорога перегорожена шлагбаумом. Дураков нарываться на автоматную очередь озлобленных спецназовцев нет. Машина нагло просигналила.
– Что за урод? Борзой какой-то. Щас мы тебя построим, – Уманец передернул затвор и стал за угол, готовый крикнуть привычное:
«Выходи из машины. Руки на крышу. Не оборачиваться».
«Жигули» резко сбросили скорость и врезались бампером в шлагбаум. Уманец ослепил водителя мощным фонарем, тот разразился матом: