Женщины повизгивали на берегу, вглядываясь в мутную воду, не плывет ли что-нибудь зеленое, лупоглазое, а Барышев с Леонидовым бултыхнулись с разбега в пруд и поплыли, отфыркиваясь, к противоположному берегу.
— Ух, хорошо! — заорал Леонидов. — Сашка, ныряй!
Александра с Анечкой робко сошли в воду по деревянной лестнице.
— Ой, лягушка!
— На суп ее! — крикнул Барышев. — Девки, ловите зеленых, вечером сварим!
— Дурак здоровый, — сказала, подплывая к нему жена. — Не бултыхай ногами, я плаваю плохо. И не вздумай под меня нырять!
— Саша! Ты где?
— Леонидов, а тебя топить можно? — дурным голосом заорал Серега.
— Иди ты к черту, — отфыркиваясь, сказал Алексей.
— Ох, какие вы скучные!
И непонятый в своих желаниях атлет нырнул в мутную воду, только грязные пятки сверкнули. Александра, по-лягушачьи разводя руками, плыла на середину. Пологий берег пруда был облеплен желающими присоединиться к пиявкам и лягушкам, безжалостное солнце не оставило выбора. Оводы кружили у воды, натыкаясь на влажные тела, и лениво пытались укусить. Нагретый воздух сделался весомым и давил на грудь, словно ватное одеяло, так, что было трудно дышать. Только в воде и было спасение.
Алексей медленно плыл к берегу и пытался строить планы на завтра. Он еще не знал, что планам сбыться не суждено, придет капитан Михин и смешает карты.
Глава третья
ПАШИНА ЛЮБОВЬ
1
Он ПОЯВИЛСЯ В ДЕСЯТЬ УТРА, КОГДА ВСЕ еще спали. Накануне веселая компания до часу ночи резалась в «дурака», пара на пару, а потом мужчины бродили по деревне, не в силах уснуть. Уж очень хорош был теплый июньский вечер! Увы! В здешних широтах лето так коротко, а зима так длинна! Она длинна настолько, что каждой минутой настоящего летнего тепла приходится дорожить, словно это золотой самородок.
В планах у Леонидова было, во-первых, выспаться, во-вторых, заняться террасой. Когда раздался стук в дверь, он, во-первых, выругался нехорошими словами, а во-вторых, все-таки пошел открывать. Мало ли кто это?
— Здрасьте! — шутливо поклонился он, узрев на пороге Игоря Михина. — Имею право без санкции прокурора никого не впускать в свое жилище, потому как владею им безраздельно на правах частной собственности, — сказал Алексей заплетающимся языком.
— Алексей Алексеевич, мне срочно надо с вами поговорить.
— Что? Новые улики против меня?
— Как раз нет. В пятницу вечером прислали из Москвы вот это. — Капитан потряс перед Леонидовым толстым конвертом, — Пришло в ГУВД, в отдел по расследованию убийств, с соответствующим пояснением, что, мол, убит такой-то и о своей смерти хочет сообщить то-то и то-то. Пока они там разобрались, кто такой Клишин, где и как его убили и куда все это девать… В общем, мне передали в пятницу. Вчера весь вечер читал и теперь не знаю, что с этим делать.
— А что там? — Алексей взглянул на конверт. Он все еще стоял на пороге, не решаясь ни выйти, ни захлопнуть дверь перед носом у Михина.
— «Смерть на даче». Продолжение. Услышав это, Алексей все-таки перешагнул порог и очутился на крыльце. Диалог продолжался в ярком свете солнца, отчего хозяин дома все время щурился и зевал.
— Когда отправили? Откуда? Штамп на конверте смотрели?
— Конечно! В понедельник отправили.
— Значит?..
— Значит, это не Клишин, а кто-то другой. Клишина в понедельник в живых уже не было. Да вы сначала прочитайте, тут интересно, а с вас он подозрение полностью снимает.
— Спасибо ему! Признателен. Что ж, присаживайтесь, Игорь Павлович. Женщин будить не будем. То есть, я хотел сказать будем не будить. Тьфу! Недоспал.
— Да ладно уже! Павлович! Можно без отчества, — засмущался вдруг парень с глазами, похожими на чернильницы.
— Ну тогда ты теперь просто Игорь, а я просто Алексей. Сейчас еще просто Серега подвалит, ты, главное, его не пугайся.
— Такой страшный?
— Не то слово. Зверь!
Леонидов еще раз широко зевнул, потом сел на крыльцо, открыл конверт и с тайным содроганием вытащил из него сложенные пополам листки. Творчество Клишина порою приводило его в бешенство. Кто знает, что на этот раз?
«Смерть на даче». Отрывок
«…о любви. Я сидел с приятелем на крыльце своей дачи, и мы вместе наслаждались теплой летней ночью, которая обволакивала нас, как вата, мягко, пушисто и стерильно. Иначе говоря, мне не хотелось ничем ее дополнять. И вдруг он вздохнул: