Минут через десять, которые они провели в молчании, Соня спросила:
— С вами можно разговаривать?
— А почему нет? — удивился Алексей.
— Некоторые не любят, когда пассажиры отвлекают их разговорами, А есть еще просто молчуны. От природы.
— Со мной разговаривать можно, — милостиво разрешил Алексей.
— Тогда можно без Алексеевича и на «ты»? Тем более смешно обращаться на «вы» к девушке двадцати лет. Я же еще не старуха?
— Нет. Но мне, например, за тридцать, — вежливо намекнул Леонидов.
— Как много! — засмеялась Соня. — Столько же было моему двоюродному брату, а он всегда оставался для меня просто Пашкой.
Разговор сразу стал Алексею интересен:
— Брату? Это не мой сосед по даче, который недавно умер?
— Вы были знакомы?
— Я, нет. С женой Александрой они учились в одной школе, и даже имел место детский роман. Ее с твоим двоюродным братом.
Алексей и сам не заметил, как перестал говорить девушке «вы». Нет, с Соней абсолютно не чувствовалось никакой дистанции. Она легко преодолевала неприязнь и сглаживала конфликты.
— А меня Паша вырастил. Я не маменькина дочка — брата.
— А как же мать?
— Мать все время была занята своим бизнесом, меня отправляла к сестре, а там тоже все работали, кроме Пашки, разумеется. Который учился. Вот ему и доставалось со мной сидеть.
— Не нравилось, наверное?
— Когда была маленькая, конечно, нет. А после того как мне исполнилось лет шестнадцать, мы сблизились.
— Так он же был на много старше!
— Ну и что? Паша — мой идеал. Если бы он не был моим братом, я бы его на себе женила, совсем по-детски похвасталась Соня.
— Ну, многие влюбляются в своих кузенов. Я тоже когда-то был влюблен в двоюродную сестренку.
— Да? И разве не хотел жениться?
— Хотел. Но это все детство.
— Только не у меня.
— В детстве все влюбляются в эстрадных певцов или киноартистов. Я видел фотографии твоего двоюродного брата. Он был похож на киноартиста.
— Да? Они же все такие тупые, — презрительно сказала Соня. — Как можно их любить?
— А ты умница?
— Не дурочка. Паша научил меня, что не надо бояться выделиться из толпы. Стадность — одно из характерных заболеваний моего возраста, — аявила Соня. — Все тащатся по одному и тому же кумиру не потому, что его понимают, а за компанию, все носят одинаковые вещи, говорят одинаковые глупости, одинаково доказывают родителям, что они уже не дети. Делать взрослые глупости — это еще не значит быть взрослым.
«Не думал, что смогу поговорить с Павлом Клишиным после его смерти», — усмехнулся Леонидов и спросил у взрослого ребенка:
— Кроме этого, он тебя больше ничему не учил?
— Учил, — с вызовом ответила Соня. — Паша много рассказывал о мужчинах, о том, как ими можно управлять, что им нравится, а что нет, и как легко, например, соблазнить женатого человека.
— Ты для этого со мной в Москву с утра поехала? Практикуешься?
— В Москву я еду потому, что завтра у меня экзамен, — ровно сказала Соня, — а с женатыми мужчинами опасно спешить, они должны сначала разочароваться в своих женах. Им надо в этом помочь.
«Бац, получил, Леонидов! Аи да Клишин, аи да сукин сын! Девочку как накачал! Ну почему он умер раньше, чем мне до смерти захотелось набить ему морду? И почему я оказался в этой ситуации?».
— Ладно, раз ты мне даешь время, давай поговорим о чем-нибудь другом. Об отвлеченном.
— Что, не по себе? — прищурилась Соня. — Боишься.
— Сонечка, я все-таки старше на целых десять лет, и не надо думать, что я всю жизнь был мужем и отцом. Я и года не женат, воспоминания еще свежи. И поверь, мне есть что вспомнить.
— А как же ребенок, который пойдет в первый класс?
«Черт, попался! Где она успела разглядеть Сережку?»
— Ошибки молодости. Мы когда-то встречались… — выкрутился Алексей. Не хватало еще рассказать историю их с Сашей знакомства. И признать, что это не его ребенок!
— Тридцать минус семь получается двадцать три, — вслух подсчитала Соня. — Если в среднем мужчины живут лет до шестидесяти, считай, тебя еще во младенчестве зацапали. И полжизни не прожил свободным.
— Девушка, вы слишком откровенно себя предлагаете.
— А я еще не предлагаю, меня" заслужить надо. — Соня закинула ногу на ногу.
«И кто придумал эти штаны? Кто разрешил женщинам их носить? — с тоской подумал он. — Раньше были просто джинсы. А сейчас стрейч. Все ж обтянуто: и это место, и все прочие…»