Особенно,... 
72 
– Мы за тебя твою работу делаем – только глотать тебе остается. Выпить хотел? Мы тебе помогли.
Инвалид пытался перевести дыхание, но то и дело заходился кашлем. Он со страхом чувствовал, как спирт проникает ему в кровь, туманит голову. Когда боишься, всегда пьянеешь сильнее, особенно, если опасность смертельная.
– Зачем? – наконец, отдышавшись, проговорил он. – Зачем?
– Тебе так интересно это знать? – ухмыльнулся Червонец. – Да?
– Тхор, подержи его, – предложил Дулеб, и его приятель схватил сторожа сзади, прижал к спинке и вместе со стулом оттащил от стола.
Дулеб по деловому, не спеша, вынул вилку из розетки, развернул телевизор экраном к стене и не спеша, орудуя ножом, отвернул винты, которыми крепилась задняя панель к корпусу.
Парень еще не понимал, что его ждет.
Из всех бандитов только Пружина чувствовал себя не в своей тарелке. Но он не возражал, старался ничего не касаться в вагончике, чтобы не оставить отпечатков или пару ниточек из своей вязаной куртки, по которым его потом можно найти. Но опасения его были напрасными.
Червонец, Тхор и Дулеб умели работать с выдумкой – так, чтобы потом и подозрения не возникло, будто их жертву убили.
– Сколько проводочков-то цветных! – засмеялся Дулеб, рассматривая пыльное нутро старого телевизора.
– Полотенце давай, полотенце! – зашипел Дулеб, чувствуя, как инвалид начинает вырываться с отчаянностью осужденного на смерть.
– Ты чего, Пружина, стоишь, не помогаешь? – осклабился Червонец и прикрикнул. – Что, не слышал? Где ведро с водой, там и полотенце должно быть!
Пружина почувствовал, как пол уходит у него из-под ног и нетвердой походкой двинулся в предбанник. И впрямь, над оцинкованным ведром висело полотенце. Он аккуратно взял его двумя пальцами и, войдя в прорабскую, бросил Дулебу.
Тот тут же скрутил им руки парню за спиной и отступил в сторону. Если бы им противостоял здоровый человек, то, наверняка, скрутили бы и ноги. Но ими инвалид и так еле-еле мог двигать.
– Я кое-что в телевизорах понимаю, – усмехнулся Тхор и воткнул вилку в розетку.
Тут же засветились огоньки ламп, заработал динамик. Дулеб и Червонец отступили на шаг назад. И тут Тхор резко выбросил вперед руку, схватил связанного сторожа за волосы и ткнул его лицом в основание кинескопа – прямо туда, где торчали оголенные металлические клеммы.
Тут же полутемную прорабскую осветил электрический сполох. Запахло жженым мясом, тело сторожа забилось в конвульсиях.
Тхор разжал пальцы и отдернул руку, боясь ненароком прикоснуться к телу покойника и самому попасть под напряжение. Убедившись, что сторож мертв, Тхор вытащил вилку из розетки.
Погасли спирали радиоламп.
– Погоди, – предупредил Тхор Дулеба, когда тот хотел уже развязать полотенце на руках мертвого.
– А что?
– Ты на крышке почитай: тридцать секунд не прикасаться к деталям после выключения из сети. Хочешь, чтобы и тебя долбануло?
Тридцать секунд прождали молча. Дулеб, присев на корточки, развязал полотенце и протянул его Пружине.
– Повесь так, как раньше висело.
Повисшие, как плети, руки сторожа Дулеб положил на силовой трансформатор телевизора, отступил на шаг и кивнул Тхору:
– Включай!
Вновь на короткое время ожил телевизор.
Сильнее запахло жженым мясом.
Наконец, снабженные самодельными жучками предохранители не выдержали и перегорели. Замигала лампочка под потолком.
– Все отлично, – процедил сквозь зубы Червонец, осматривая прорабскую. – Пьяный сторож полез ремонтировать телевизор, в котором ни хрена не понимает. Вот вам и результат:
«Не влезай, убьет!»
Пружина нервно пил из большой эмалированной кружки холодную, недавно принесенную из карьерного озерца воду.
– Нам теперь нечего здесь рассиживаться, – подбодрил его Червонец, – дело сделано, дорога перед нами свободна. Пришла очередь поработать и тебе.
Пружина пил воду по очень простой причине: его просто выворачивало от запаха горелого человеческого мяса. Но он не хотел показать свою слабость перед Червонцем и поэтому вышел на улицу вместе со всеми. С хрипом, торопясь, вздохнул, набрав в легкие чистый воздух.
Но все равно проклятый запах повсюду преследовал его – сладковатый, так похожий на запах только что приготовленных шашлыков. Он все равно оставался в груди, в памяти, в ощущениях – сколько не дыши, щекотал горло, небо.
72 
