— А такое, что я и с этим тебя обманул. Я потом переделал страховку на Сашу.
— Ну и правильно сделал.
— Помнишь, на полках в моей комнате стояла «История кино» Салуля? Вот в ней, во втором томе я хранил метрику Саши, его фотографии и мою страховку.
— Сейчас побегу искать! А где теперь Татьяна?
— В Раю, конечно. Она ведь всю жизнь, до самой смерти отмаливала наш общий грех. Она себя и перед тобой чувствовала виноватой, за тебя всегда молилась, чтобы ты пришла к вере. Она была очень хорошая, тихая такая, безответная.
— Ты ее видел после смерти?
— Где я мог ее видеть? Не ревнуй, пожалуйста, хоть сейчас!
— А ты что, совсем не был в Раю?
— Не все такие счастливые, как ты, не всем повезло иметь дедушку среди святых. Я-то умер, как обухом по голове. Один миг — и я очнулся, окруженный бесами. Это было жутко, я ведь никогда не думал о смерти и совершенно не был к ней готов.
— Да уж, могу себе представить! Как же ты перебрался через мытарства?
— Не спрашивай! Я так и не прошел их до конца, и бесы сбросили меня в ад.
— Подожди-ка… А откуда ты знаешь, что у меня есть дедушка святой?
— Сама рассказывала.
— Когда? Чего ты мелешь?
— Когда, когда… Совсем недавно, когда мы сидели на балконе нашей виллы, пили вино и ты мне рассказывала о своих райских каникулах…
— Что-о?!
— А вот то-о! Еще надо посмотреть, кто кому изменял: «Лопоухенький! Лопоухенький!»
— Как тебе не стыдно! К мальчишке ревновать! А откуда ты, собственно, о нем знаешь?
— Анна! Ты что, совсем меня не узнаешь? А уши?
Господи! Да как же… Я обалдело уставилась в лицо своего мужа. Потом с визгом бросилась ему на шею:
— Лопоухенький! Чудище мое ненаглядное!..
Когда я отплакалась и отсмеялась, Георгий Лопоухий спросил:
— Хочешь посмотреть мою работу?
— Конечно!
— Видишь вон там, над входом в церковь, незаконченный орнамент? Это моя работа! Ну, не только моя, конечно… Я пока еще только прямые полоски и зигзаги высекать научился. Видишь, во-он там!
Я не смогла различить в сложном орнаменте Жоркины зигзаги, но очень за него порадовалась.
— Замечательный орнамент! Это так здорово, что ты трудишься для церкви. А где ты живешь? У тебя тут есть какой-нибудь свой уголок?
— Келья, как у всех. Идем, я тебе покажу!
Мы вышли из церкви в широкий коридор, откуда Георгий провел меня в один из боковых ходов. Этот более узкий коридор был с обеих сторон испещрен неглубокими низкими пещерками. Они не имели дверей и даже ничем не были завешены. В некоторых было темно, в других горели свечи. Проходя, мы видели сестер и братьев, молившихся или просто сидевших в раздумье на каменных скамьях.
— А вот и моя келья, — сказал мой муж, подводя меня к одной из последних келий.
Пещерка, скорее даже просто углубление в каменной стене. В маленькой нише горит тонкая свеча. В противоположной стене высечена скамья, над ней копотью нарисован большой православный крест. Откуда-то доносится хоровое пение:
— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
Пели мужские и женские голоса, пели тихо и очень печально.
Значит, вот это будет теперь наш последний дом? Ну что ж, мне он нравится больше, чем все наши с Георгием Лопоухим дома.
Здесь можно молиться, здесь есть церковь.
Может, и Хранитель будет иногда прилетать…
— Мой Ангел ждет меня. Давай пойдем к нему!
— Тебе здесь не нравится?
— Нравится, хотя и непривычно. Но здесь нам жить и жить, я успею еще привыкнуть, а вот с Ангелом моим я не знаю, когда теперь увижусь.
— Он что, ничего тебе не сказал?
— О чем?
— Тогда я тоже ничего не скажу. Что ж, идем к твоему Ангелу-Хранителю.
Мы вышли из пещеры. Ангел сидел на парапете, свесив ноги над бездной, и ждал меня.
— Простились? — спросил он.
Я похолодела.
— Твой муж что, ничего тебе не сказал? — Я помотала головой.
— Анна! Ты возвращаешься на Землю. В свое тело, в свою жизнь.
Я молчала.
— Ты не рада?
— Не знаю. Это Господь так решил?
— Да. Поскольку твое тело там, в больнице на Земле, продолжает оставаться живым, твой Дед умолил Господа дать тебе возможность вернуться и дожить до естественной кончины. Он просил передать тебе, что это должна быть другая жизнь. Ты теперь знаешь, какая.
Я кивнула.
— Что же ты молчишь, Анна?