– Ты список приглашенных посмотри.
– Петр Данилович Юшкевич, – прочитал Глеб имя, стоящее в списке первым, хотя по алфавиту ему следовало бы стоять одним из последних.
– Их друг из администрации президента. Раньше он у них был там основным лоббистом.
– А вы говорите – прокаженные.
– Приглашение – это еще не визит. Юшкевич может и не приехать.
– Я в этом сомневаюсь.
– По моим сведениям, ему перед выборами президента передали солидный пакет акций. Если они и сумели договориться, то через него. Думаю, мирное соглашение между ними еще не достигнуто. Переговоры в самом разгаре. Вот там, на теплоходе, они и будут договариваться.
Сиверов сидел задумавшись.
– Я этим займусь, Федор Филиппович.
– Не забывай, Глеб Петрович, я действую на свой страх и риск. Прикрыть не смогу. Если тебя прихватят, то мне придется делать круглые глаза, говорить, что вижу тебя впервые.
– Вы пробовали установить на теплоходе подслушивающую аппаратуру?
– Это невозможно, – покачал головой Потапчук.
– Почему?
– Ленский и Данилов выставили у теплохода круглосуточную охрану еще до того, как официально зафрахтовали. Подступиться к нему не было возможности.
– Не только ваша спецслужба вела и ведет их.
– Да, но если что-нибудь и было установлено на борту президентской охраной или МВД, то они уже выявили и ликвидировали всю аппаратуру.
– Это еще больше укрепляет меня в мысли, что я должен попасть на этот праздник жизни.
– Туда не проберешься.
– Вы это серьезно? Потапчук усмехнулся.
– Извини, Глеб, что сказал не подумав.
Наблюдая из окна, Сиверов еле дождался, пока Потапчук скроется за соседним домом. Он быстро закрыл дверь и опрометью бросился вниз. На шаг он перешел только перед своим домом. В окне гостиной пульсировали огоньки двух свечей.
"Я скажу: «Милая, извини», – думал Глеб. – Нет, лучше просто сказать: «Я тебя люблю»”.
Но ничего говорить не пришлось. Квартира оказалась пустой. Вечернее платье было аккуратно повешено на спинку стула. В его блестках теперь уже печально мерцали огоньки свечей.
– Ушла, – сказал Глеб, почувствовав как его голос дрогнул.
В этот момент он готов был согласиться с тем, что в жизни существует что-то, кроме его работы.
– Черт! – он ударил кулаком по столу. Жалобно зазвенели бокалы. Такого при Быстрицкой Глеб себе никогда не позволял.
«Почему она не хочет понять, что я не мог с ней остаться. Я спешил, как мог. Понятно, она придет, мы помиримся, и через какой-нибудь месяц она беззаботно скажет: „Как ты? Все еще помнишь обиду?“»
Сиверов сидел за столом, не притрагиваясь к остывшей еде. Свечи догорали у него на глазах. Вот уже осталось совсем мало, пара сантиметров. Подкрашенный парафин расплавился, фитили норовили в нем утонуть.
Дверь в квартиру тихо открылась. Быстрицкая заглянула в гостиную. Лицо ее оставалось по-прежнему холодным.
– Я испортила тебе вечер, – сказала она.
– Ты правильно сделала, я это заслужил.
– Что ж, если ты так считаешь…
Сиверов пытался уловить на лице Ирины хотя бы тень улыбки. Он, еще не зная, что его ждет впереди, медленно подошел к женщине, взял ее за плечи. Быстрицкая безропотно дала себя обнять, как бы говоря: “Да, ты сильнее меня, поэтому можешь заставить. Видишь, какая я слабая и беззащитная. Ты этим пользуешься”.
– Я не прошу, – проговорил Глеб.
– Правильно делаешь.
– Платье с блестками тебе к лицу. Надень его.
– Я знаю, но ты этого не заметил. Сиверов с трудом сдерживался, чтобы не выпалить все, о чем думал, когда возвращался домой.
– Я не знаю, что делать, – в растерянности сказал он.
– Тут уж ничего не поделаешь, наверное, всему рано или поздно приходит конец. Ты сам не знаешь, в какую сторону броситься, что спасать.
– Ты знала, что я такой, все четыре года, и я тебе не обещал измениться.
– Не обещал лишь потому, что я об этом тебя не просила.
Глеб подумал: “Она все-таки вернулась раньше, чем догорели свечи. Она знала, сколько они будут гореть. Возможно, даже стояла на улице, смотрела на мигающий свет в окне. Единственное, чем можно пронять женщину, это удивить ее. Но не станешь же сейчас на голову посреди комнаты – глупо и неубедительно. Удивить – значит, сделать то, чего от тебя ждут, но сделать это без просьбы”…
– Я знаю, – тихо сказал Глеб, – чего ты сейчас хочешь.
– Да? – улыбнулась Быстрицкая.