— Нет. — Она наконец отрицательно покачала головой.
Вечером Светлова услышала уже знакомое ей слабое поскребывание в дверь своего номера.
Открыла.
На пороге, чуть покачиваясь, стояла Дэзи. Причем от девчонки здорово попахивало виски.
— Наклюкалась? — поинтересовалась Светлова.
Хотя сей факт в подтверждении, в общем, не нуждался.
— Ага…
— Что — так плохо?
— Очень…
— Вы его, значит, узнали?
Она кивнула:
— Да, это он, «верный пес», Лепорелло. Я видела его однажды… Точнее, раза два… Не больше. Но я его узнала. Это тот самый парень, о котором отец говорил, что «такой преданный слуга и на тот свет за своим господином отправится»…
— Почему ж вы не сказали полиции правду?
— Если бы я сказала полиции правду, — она горько вздохнула, — пришлось бы слишком долго объяснять остальное…
— Например?
— Например, чем занимается мой отец и зачем ему такие верные и преданные слуги.
— Дэзи, а вы кому-нибудь, кроме меня, говорили еще о тех листках, что вам подкидывали в «Черном слоне»? — довольно строго спросила Светлова.
Девушка опустила глаза.
— Почему вы молчите? Говорили или нет? Отвечайте же…
Дэзи наконец медленно подняла свои неестественно длинные, как у куклы Барби, ресницы:
— Да… — еле слышно произнесла она.
Светлова выглянула в окно холла и чертыхнулась: опять этот тип!
Однако… Оставлять это без последствий было уже никак нельзя. Нет ли вероятности, что именно этот человек и уложил недавно беднягу Лепорелло без промаха, причем с одного выстрела? Или отправил на тот свет пиромана Мартина? Или помог отдать концы «дяде Косте»? Какого лешего он тут делает?
Светлова с великим неодобрением разглядывала подозрительную личность за окном, стараясь запомнить его, прямо скажем, не слишком поддающийся запоминанию облик.
— На месте вашего начальства, Никита, я бы уволила вас без выходного пособия! — обрушилась Анна на подошедшего Сыщика.
— Ну спасибо!
— Конечно! Если бы вы пошевелились и выяснили, кто эта рожа, которая время от времени топчется под окнами нашего отеля, может быть, все уже давно прояснилось бы и стало на свои места! Тоже мне…
Интерпол!
— Тихо, тихо… — попытался успокоить ее Сыщик.
— Ну не стойте же, как памятник самому себе, — волновалась Аня. — Проявите наконец инициативу!
— Ага… Догнать, схватить? Ну, нет уж, голубушка… Не науськивайте. И потом.., почему рожа, ну почему именно рожа?! Откуда вообще эта грубость у молодых русских женщин?! Во-первых, у него не рожа, а нормальное человеческое лицо…
— Лицо?
— Да, лицо!
— Любопытно… Ну, а во-вторых?
— А во-вторых… Это лицо моего напарника Стива Боннера.
— Напарника?! Вашего напарника?
— Конечно! А вы думали, я — робот, киборг, робокоп? И внутри у меня электронные схемы? И есть мне не надо, и спать не надо, и отлучаться по надобности ни к чему? Если бы вы, госпожа Светлова, были внимательнее, то заметили бы, что эта рожа, как вы изволили выразиться, появлялась на вашем горизонте именно тогда, когда меня не было в «Королевском саду».
— Точно! — Светлова ошеломленно смотрела на своего собеседника.
— Или вы думаете, что я имею возможность попросить мисс Смерть: «Пожалуйста, не исчезайте в мое отсутствие: мне тут нужно отлучиться поухаживать за девушкой, я, знаете ли, здорово влюбился!»
— То есть об этом вы просили Стива?
— О чем?
— Ну, «мне тут нужно отлучиться поухаживать за девушкой, я, знаете ли…»?
— Тьфу! С вами разговаривать совершенно невозможно.
— Да не переживайте: я ведь не расскажу об этом вашему начальству. Тем более что я даже не знаю, где оно находится….
— Спасибо! Хоть с этим мне повезло… Кстати, если вас это еще интересует… Тогда в Праге я передал наблюдение за мадам Гоцци именно Стиву, которого она не знала в лицо. Согласитесь, было бы очень подозрительно, если бы я весь день бродил за ней по городу.
— И кстати, что ваш Стив здесь делает сейчас?
— А то и делает, что я собираюсь отлучиться ненадолго из «Королевского сада».
— По какой причине — это секрет, конечно?
— Да нет. Мне нужно пообщаться с моим начальством, — задумчиво пояснил Сыщик.
Если верить специалистам по раннему детству, книжки которых Светлова, как прилежная мама, старательно изучала, у маленького Кита был сейчас период «великого молчания», когда дети все уже понимают и все могут сказать, но еще не могут правильно артикулировать. Поэтому и молчат. В один прекрасный день их просто прорывает, и они тогда уж не замолкают вовсе. Очевидно, этот день еще не наступил.