Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
120 
Вокруг заматерились на несколько голосов, и кто-то, соображавший быстрее Козлова, с диким грохотом выпустил в темноту длинную очередь. В ответ в темноте опять хлопнуло, и Козлов услышал шум падения и дребезжание автомата на каменном полу.
Кто-то включил карманный фонарь, направив луч в глубину коридора. Фонарь немедленно упал на пол, разбившись вдребезги, а его владелец, издав мучительный стон, уткнулся носом в гнилые вонючие кирпичи прямо под ногами у Козлова.
Подземный тоннель вновь наполнился тяжелым грохотом: майор Дрынов, укрывшись за выступом стены, палил трассирующими вдоль коридора. Мгновенно расстреляв магазин, он выпалил в темноту из ракетницы. Осветительная ракета, шипя и рассыпая белые искры, пьяным зигзагом пронеслась по коридору, рикошетом отскакивая от стен, врезалась в кирпичную кладку там, где коридор поворачивал под прямым углом, отскочила и осталась лежать на полу, пылая ослепительным после кромешной тьмы белым светом. Дрынов, уже успевший сменить магазин, дал короткую очередь по метнувшейся в глубине коридора темной фигуре. Фигура пальнула на бегу, и еще один омоновец упал с залитым кровью лицом.
Опомнившиеся омоновцы дружно ударили в восемнадцать стволов. Горячие гильзы посыпались дождем, полетела кирпичная крошка. На время тоннель превратился в своеобразную модель находящегося под напряжением проводника – пули играли здесь роль электронов, полностью заполняя собой объем коридора. В этом шквале огня не мог уцелеть никто. Майор Дрынов пустил в конец коридора еще одну ракету и жестом приказал своим бойцам прекратить огонь и следовать за ним. Воспрянувшие духом омоновцы бросились вперед, но, как только, огонь прекратился, откуда-то – как показалось, прямо из стеньг, – высунулся темный силуэт человеческой головы, хлопнул выстрел, и майор Дрынов остановился на полушаге.
Бежавший следом за ним Козлов хорошо видел, как верхушка майорского черепа взорвалась изнутри, и во все стороны полетели темные комья. «Фердинанду» всадили бронебойный снаряд прямиком в моторный отсек, подумал Козлов, рефлекторно поднимая руку, чтобы утереться – все лицо его оказалось вдруг забрызганным какой-то теплой дрянью. В следующее мгновение майор мягко повалился на пол лицом вперед, и Козлова, до которого вдруг дошло, что за липкая дрянь осела на его щеках, вывернуло наизнанку – прямо на майорские сапоги.
Ракета догорела, и начался кошмар. По объективному времени это пекло длилось не более пяти или шести минут, но Козлову оно показалось продолжительным, как загробная жизнь. В течение какого-то отрезка времени он даже вполне серьезно полагал, что так оно и есть: он просто получил разрывную пулю в лоб, совсем как Дрынов, и умер, даже не заметив этого. И, разумеется, попал в ад – при его образе жизни в этом не было ничего удивительного. Здесь было темно и отвратительно воняло, сверкали оранжевые вспышки, грохот рвал барабанные перепонки, кто-то дико кричал, кто-то пытался светить карманным фонариком, и пляшущий луч бестолково метался по стенам и сводчатому кирпичному потолку, и все время что-то хлопало и кто-то падал, и под ноги все время подворачивались тела – их было так много, что в конце концов Козлов решил, что убиты все, кроме него. Постепенно способность рассуждать вернулась к нему, и он обнаружил себя вжавшимся спиной в какой-то кирпичный угол и палящим в темноту из автомата. Трассирующие пули, рикошетируя по всему коридору, создавали замысловатый узор, в котором было что-то завораживающее. В тот момент, когда Козлов окончательно пришел в себя, затвор автомата лязгнул в последний раз и замер. Боек сухо щелкнул, но выстрела не последовало – у Козлова кончились патроны. Наступила тишина. Через некоторое время в этой тишине кто-то осторожно откашлялся, где-то поодаль зашевелились, брякнул металл, послышался шумный вздох, и чей-то смутно знакомый голос позвал:
– Эй, мужики.. Живые есть?
– Есть, – прохрипел Козлов. Голоса почему-то не было, в глотке саднило – похоже, что дико орал в темноте не кто-то посторонний, а он сам, собственной персоной. – Я живой.
– Ты, что ли, Козел? – спросили из темноты. – А эта сволочь где?
– Какая сволочь? – не понял Козлов. Соображать было трудно – все его существо было до краев наполнено простой животной радостью заново обретенной жизни. «Приду домой, – ни к селу ни к городу подумал он, – Светку затрахаю. Раз пять, не меньше, а то и восемь.»
120 
