39 
Пятый хорошо знал эту меланхолию. Знал он также и то, что слова у Тюхи обычно не расходятся с делом. Поэтому он поторопился отработать назад, обратив все в шутку.
— Да ладно тебе, — миролюбиво сказал он. — Чего ты в бутылку лезешь? Я же о тебе, дураке, забочусь.
— Не дурнее тебя, — огрызнулся Тюха.
— Это как посмотреть. Мне мужики колечек не дарят. Нынче этих извращенцев развелось, как грязи, в натуре. Ко мне недавно один в метро клеился, пока я его открытым текстом не послал: ПНХ, МДК… ну, как положено, в общем.
— Не, — длинно сплюнув на пыльный асфальт, лениво произнес отходчивый Тюха, — этот не извращенец. Он знаешь кто? Колдун.
— Ну, ты прикололся, — фыркнул Пятый. — Такого я даже от тебя не ожидал. Или это кликуха такая — Колдун?
— Какая еще кликуха! Колдун, понял? Реальный. Я, когда понял, чуть в штаны не навалил. А потом присмотрелся — ничего, клевый мужик. Бакланит так, что заслушаешься. Гайку вон подарил.
— Слушай, — осененный внезапной идеей, воскликнул он, — а давай к нему вместе зарулим! У него этого барахла, как грязи. Говорит, это типа амулетов. От дурного глаза, там, от импотенции, чтоб бабки водились… Пошли, Пятый!
— Чтоб бабки водились? — насмешливо переспросил Пятый. — Не, Тюха, ты все-таки лох. Давай, рассказывай, как этот козел тебе мозги запарафинил. Только давай шевелить ногами, а то так и поджариться можно.
Тюха выплюнул окурок, беспрекословно подхватил одну из сумок с картинами, и они не спеша двинулись в глубь микрорайона. По дороге Тюха поведал Пятому о своем знакомстве с колдуном.
Началось все с того, что мать Тюхи прочла вывешенное на столбе объявление какого-то народного целителя. Туманные заявления насчет магии, кармы и прочей зауми ее ничуть не смутили, зато коррекция осанки живо заинтересовала мадам Пантюхину, которую давно беспокоила привычка ее сына сутулиться. Она созвонилась с целителем, и тот назначил встречу. Время было не совсем удобным: в назначенный час мать Тюхи должна была находиться на своем рабочем месте. Но она вполне логично рассудила, что ее оболтус уже достаточно вырос для того, чтобы самостоятельно пройти двести метров и не перепутать номера квартир. Она снабдила сына энной суммой на оплату медицинских услуг и отбыла на работу, пообещав своему отпрыску не оставить у него на заднице живого места, если он вздумает пропустить сеанс.
Таким вот образом Тюха и попал в завешенную портьерами и заваленную всевозможным экзотическим хламом квартиру Ярослава Велемировича Козинцева. В квартире ему понравилось, и, пока хозяин мял его и гнул во все стороны почем зря. Тюха заинтересованно глядел по сторонам.
Перстень с коровьим черепом он заметил сразу. Тот лежал на заваленном какими-то книгами, курительными трубками, подсвечниками и прочей ерундой журнальном столике, наполовину скрытый листком пожелтевшей, готовой рассыпаться от ветхости бумаги — а может быть, и не бумаги вовсе, а самого настоящего пергамента. «Баран! — решил посмеяться Пятнов, — это же была человеческая кожа!» «Может, и так», — согласился Тюха, немало удивив этим приятеля.
Короче говоря, когда после сеанса массажа хозяин отлучился в ванную помыть руки, Тюха дождался, пока он закрыл за собой дверь и пустил воду, и втихаря приватизировал приглянувшийся перстенек. Вернувшись, хозяин отказался от предложенных Тюхой денег, а уже в дверях, перед тем как отпереть замок, как бы между делом заметил, что воровать нехорошо дескать, кое-где на Востоке до сих пор сохранился обычай рубить ворам руки. При этом он с улыбкой указал на карман Тюхиных джинсов, где в это время лежал присвоенный Тюхой перстень. Тюха, естественно, ушел в глухую несознанку, и тогда хозяин сделал что-то, что Тюха так и не смог до конца осознать, не говоря уже о том, чтобы описать во всех подробностях. Козинцев, продолжая улыбаться, шагнул вперед, а в следующее мгновение рослый, тяжелый, сильный, понаторевший в драках Тюха вдруг почувствовал, что пол стремительно уходит у него из-под ног. После третьего кувырка в воздухе он окончательно потерял ориентацию в пространстве и очень удивился, обнаружив себя стоящим на прежнем месте. Хозяин стоял напротив и с улыбкой показывал Тюхе раскрытую ладонь, на которой лежал злосчастный перстень. При этом он даже не запыхался, что, по мнению Тюхи, противоречило всем известным науке физическим законам. «А главное, — с жаром сказал Тюха, как он узнал, что я взял этот чертов перстень?!»
39 
