134 
И все же расстояние большое – снаряды около минуты движутся. Можно даже произвести уклонение, знать бы, куда. Везет тем, кто когда-то нужную страничку учебника выделил из массы идентичных, к жизни не относящихся, да у кого нервные волокна толще, а еще, конечно, тем, у кого больше орудий. Помним соотношение? Пять к одному. У «Советского Союза» девять главных калибров, не считая мелочи. И, значит, на его девять тяжелых снарядов – сорок пять противника. Прямая привязка вероятности. Калибр – четыреста шесть. Тип – бронебойный. Представляете, что происходит, когда всего одна такая неподъемная бамбулина втыкается в палубу на скорости вдвое выше звуковой? Вертикальная защитная броня «Советского Союза» – сорок два сантиметра, палуба передней части – десять. Еще всякая навесная, усиливающая сопротивление всячина. Но и этого против равновесных калибров оказывается мало.
Лучшая тактика для русского линкора – нанести поражение всем. Однако если стрелять во все стороны сразу, толку вообще не будет. Сами понимаете, опять против вас действует подлая вероятность. Значит – последовательный обстрел. Но если все время атаковать одного, он начнет меньше воевать и больше уклоняться, а другие, чувствуя безнаказанность, сохраняя прямолинейность и равномерность движения, точнее целиться. И, значит, супердредноут вынужден распылять силы.
После десяти минут боя корабельный лазарет заполнен под завязку. Что с того, что многие, наспех приняв необходимую помощь, рвутся назад на боевые посты? Сколько тех боевых постов осталось в боеготовом состоянии? Благо пороховые погреба защищены самой надежной в мире системой против пожаров и взрывов, а то бы…
Линкор уже дымит в нескольких местах. Снесена пара вспомогательных башен. Счастье, на основных броня такая, что даже с покрытием боевой рубки может поспорить. Лежит поперек корпуса оторванная задняя труба. Сработал от сотрясения механизм правой якорной цепи, а сам якорь, выскочив из крепления, ринулся вниз, желая, по-видимому, очутиться в тихом далеке от происходящего кошмара. Его некогда вытравливать, но и резать невозможно – одно звено цепи больше ста килограммов. Тем не менее волочащийся на двести метров ниже корпуса двадцатипятитонный якорь серьезно мешает движению. Но это только одна из многих-многих проблем.
Горит на корме последний, запертый в ангаре, «КОР-1». Обидно ему пылать не в небе, как трем его родичам. Может, и летчикам обидно, бесцельно зажимать уши под бронированной палубой – разве это дело, гражданам страны гарантированного труда умирать безработными. Но кому в царящем дыму, грохоте и смерти потребны их штурманские навыки? Под осколки бы не угодили, и то дело – меньше суматохи бортовым хирургам.
Всеми признано, что энтропия в мире растет. Что есть та энтропия? Разрушение сложных, скомбинированных по-хитрому систем и замена их кисельной размазней, не просто хаосом, а однообразным студнем. В отношении линейного корабля «Советский Союз» энтропия взялась за дело по-настоящему, без всякого послабления к себе, потея вволю. Стираются в пыль, размазываются в горелую кашу, рвутся в мокрые клочья, медленно остывают, заполняются морской, бодрящей водицей изнутри самые сложные биологические и, одновременно, логические системы. Но их много – больше полутора тысяч штук. До переживаний ли каждого конкретного дело?
Для порядка, дабы доказать, что каждый человек по-своему ценен и мил, упомянем про одного. Главному комсомольцу линейного судна найдена почетная нетрадиционная работа. Поскольку «Советский Союз» обречен бесповоротно, решено сделать из его подвига живое знамя. Нынче контр-адмиралу Проню наплевать на радиомаскировку, что толку прятаться, неужто враги не знают, что беспроволочную связь когда-то изобрели в России? Полная воля заместителю по политчасти Скрипову: вот вам радиоточка, агитируйте до упаду, хоть на весь мир. У микрофона капитан-лейтенант Баженов, под руководством и по поручению коллектива в лице политотдела.
«Всем! Всем! Всем! Слушайте диапазоны: волны длинные такие-то, а короткие эдакие. Впервые в мире! Прямая трансляция! Из нутра ведущего бой с загнивающим империализмом всего мира советского боевого корабля под названием „N“. Ведем неравный бой с превосходящими силами. На каждую нашу пушку десять вражеских, а на каждый наш самолет – сто. Мы умираем, но не сдаемся! И да выйдет буржуям боком эта сороковая южная широта, пусть они запомнят ее надолго! Но и вы, соотечественники, и все честные люди мира, и все потомки наши, помните! Наш доблестный корабль от носа и до кормы в огне. Языки пламени вздымаются выше радиорубки, в которой нахожусь я – простой морской политрук. В корпусе нашем несколько дыр, в которые может проплыть большое китообразное. Вокруг нас вздымаются, перерастая трубы и мачты, водяные горы. Под нами шесть километров океанической бездны. Там найдем мы покой! Но мы не ропщем на судьбу, знаем о грядущих победах передового социального строя. Но не только мы в огне и дыму. Отсюда, с верхотуры, видно, как коптят пораженные нами империалистические линкоры, как они вздрагивают, пронзаемые насквозь нашими неумолимыми главными калибрами. Да, мы не справимся со всеми неисчислимыми врагами прогресса, но достаточный урон обязуемся нанести…»
134 
