Особенно,... 
21 
Именно этим непотребством и занималась княжна Мария Андреевна в данный момент.
— Архипыч! — вторично позвала она и, поняв, что ответа не будет, легонько дернула камердинера за рукав камзола.
Замечтавшийся камердинер испуганно вздрогнул, обратил на княжну взор своих мутных и слезящихся стариковских глаз, поднял трясущуюся руку и вынул из правого уха — того, что располагалось ближе к княжне, — преизрядный клок мягкой хлопковой ткани.
— Ась? — переспросил он, подавшись к Марии Андреевне всем своим тщедушным телом.
— Рог, говорю, подай, — нетерпеливо повторила княжна и, подумав секунду, добавила: — Пожалуйста.
— Прощения просим, ваше сиятельство, — старческим дребезжащим тенорком проговорил Архипыч. — Не извольте гневаться, сию секунду подам. Уж больно громко вы палите, прямо как Илья-пророк, вот я уши-то и заткнул от греха.
Кланяясь и бормоча, он отстегнул от пояса большой, оправленный потемневшим серебром рог и протянул его княжне. Принимая рог, Мария Андреевна заметила, как трясутся у старика руки, и в который уже раз подумала, что ему пора на покой. Сидел бы себе на печи, ворчал бы на невестку и внуков... Впрочем, говорить об этом с Архипычем было бесполезно, княжна уже пробовала и нисколько не преуспела. Едва заслышав о том, чтобы отправиться на заслуженный отдых, Архипыч начинал плакать и со слезами вопрошал, чем он прогневил молодую хозяйку. После двух или трех таких разговоров Мария Андреевна решила оставить старика в покое: хочет служить — пусть служит. Всю свою жизнь он помогал одеваться князю Александру Николаевичу; теперь одевать ему стало некого, и по старости своей Архипыч не приносил хозяйству никакой пользы. Однако обидеть его у княжны не поднималась рука. Да и как могла она его обидеть, когда он не раз на протяжении минувшего страшного полугода спасал ей жизнь?
Взявши рог, княжна ловко отмерила порцию пороху и всыпала его в ствол длинного кремневого ружья. Сноровисто орудуя шомполом, она умяла порох, закатила пулю и туго забила войлочный пыж. Глядя на то, как умело, совсем не по-женски она заряжает ружье, легко было понять, что премудрость сия ей хорошо знакома — пожалуй, много лучше, чем вышивание на пяльцах или игра на упомянутых клавикордах.
Отдав Архипычу рог и шомпол, княжна подняла ружье и припала щекой к резному, лоснящемуся от старости и частого употребления прикладу. Архипыч торопливо забил обратно в ухо вынутый оттуда клок материи и отвернулся, боязливо жмурясь в ожидании грохота, огня и дыма. Камердинер покойного князя прошел со своим хозяином огонь и воду, но в последнее время — опять же в силу своего более чем почтенного возраста — сделался пуглив, и грохот производимых княжною выстрелов всякий раз заставлял его вздрагивать и закрывать глаза.
Ружье, с которым в то утро упражнялась княжна, было для нее чересчур длинным и тяжелым. В богатой коллекции покойного князя Вязмитинова было сколько угодно легкого и удобного оружия, но Мария Андреевна намеренно выбрала именно это ружье, руководствуясь понятными ей одной причинами.
Ствол ружья описал в воздухе плавную кривую, пару раз шевельнулся, качнулся и замер, нацелившись в мишень. Мишень эта, установленная у кирпичной стены амбара, представляла собой грубую крестовину, сколоченную из двух жердей, длинной и короткой. На короткой жерди, игравшей роль перекладины, висела золоченая кираса французского карабинера. На верхний конец вертикальной жерди был надет глиняный горшок с отбитым краем, а поверх горшка горела золотом карабинерская медная каска с красным волосяным гребнем. Все вместе отдаленно напоминало человеческую фигуру; для пущего сходства княжна из девичьего озорства приклеила к горшку клок пакли, и получились отменные усы. За амуницией, пошедшей на изготовление сего пугала, далеко ходить не пришлось: в вязмитиновском парке, не говоря уже об окрестных полях и лесах, ее осталось с прошлого года предостаточно. При желании княжна могла бы одеть свою мишень по всей форме, начиная от сапог и заканчивая, если угодно, носовым платком и саблей, но такого желания у нее почему-то не возникло. События минувшего года навсегда отбили у юной хозяйки охоту играть в куклы.
Особенно в такие куклы...
Да-с, у Марии Андреевны отныне были совсем другие игры, иные интересы, и грубое чучело французского карабинера, стоявшее у кирпичной стены амбара, служило тому наилучшим подтверждением. Золоченая кираса, некогда сверкающая и гладкая, ныне являла собою печальное зрелище. Она сильно потускнела и вся была покрыта вмятинами и царапинами — следами упражнений в стрелковом искусстве. Кое-где на ней виднелись круглые отверстия — следы наиболее удачных попаданий.
21 
