Особенно,... 
25 
— Однако ж, — повторил он, — согласись, негоже людей-то пугать. Ну, нравится тебе стрелять, так и ездила в на охоту.
Сказавши про охоту, он опять запнулся. Пропади она пропадом, эта охота! Как у него язык-то повернулся княжну на охоту сватать? Хватит, одного уж сосватал...
Впрочем, княжна не заметила возникшей неловкости. Когда полковник обратился к ней, она словно проснулась. Морщинка меж бровей разгладилась, лихорадочный блеск в глазах пропал, румянец вернулся на щеки, и губы сложились в улыбку — немного грустную, но теплую и очень милую.
— А вот охота, Петр Львович, этот как раз и есть забава, и притом забава жестокая, — сказала княжна приветливо, но твердо. — Охотиться надобно, коли голоден. А забавы ради у божьей твари жизнь отнимать — нет, нехорошо это.
— Ну, тебе виднее, — сказал он и плеснул в стопку из графина. — Только зачем, скажи на милость, ты с таким большим ружьем упражняешься? Ведь, поди-ка, и тяжело, и неудобно, да и плечо, небось, до синяков отбила...
— Когда легко, любой попасть сумеет, — рассудительно ответила княжна. — А когда нужда придет, так, думается мне, недосуг станет выбирать, что удобно, а что неудобно. Что под руку подвернется, то и хорошо. Я прочла недавно, что легионеры римские с деревянными мечами упражнялись. Так в книге сказано, что мечи эти были вчетверо тяжелее настоящих.
— И на все-то у тебя ответ готов, — усмехнулся полковник. — Легионеры... Это ж надо! Может, ты и табак курить начнешь?
— Да я уж пробовала, — потупившись, призналась Мария Андреевна. — От дедушки много чего осталось — табак, трубки, сигары... Красивое все такое, и пахнет хорошо, и о дедушке память... Только ничего у меня не получилось — горько, противно и язык щиплет.
Шелепов фыркнул и захохотал. Он смеялся, а на душе у него скребли кошки. Время шло, а слова, ради которых он дал сорок верст крюка и заехал в Вязмитиново, до сих пор не были сказаны.
— Ну, уморила, княжна, — отдуваясь, сказал он. — Ну, потешила... Не обидишься ли, если я тебе по-стариковски совет дам? Бросай-ка ты эти глупости, душа моя, да выходи поскорее замуж! Станешь в своих имениях полновластной хозяйкой, никакие опекуны тебе будут не указ, да и ружья для защиты более не понадобятся. Муж — он лучше любого ружья защитит. Если, конечно, муж хороший. Пора тебе, голуба, опору в жизни искать, а то куда это годится — кругом одни старики! Да и от нас, от стариков, толку... Покровитель твой высокий, Михайла Илларионович, безвыездно в Вильно сидит, где раньше губернаторствовал. Сказывают, совсем он плох, на все рукой махнул, дела забросил... Меня, душа моя, наконец-то к войскам посылают, Бонапартия добивать. Вот, заехал проститься. Одна ты остаешься, голуба. Негоже это, право слово, негоже!
— Почему же одна? — с улыбкой спросила княжна. — Федор Дементьевич меня часто навещает, грозился совсем в Смоленск переехать, имение он себе здесь присмотрел. Он меня никогда в обиду не даст, так что не о чем вам беспокоиться, Петр Ильич, миленький.
Шелепов забрал в кулак длинный седой ус и с силой дернул его книзу, будто хотел оторвать это надоевшее украшение и бросить под стол. Рука его сама собой протянулась к графину, но на полпути остановилась и обессиленно, как неживая, легла на скатерть.
— Федор Дементьевич... — начал полковник и замолчал — перехватило горло. «Господи, — подумал он, — за что ж мне эта мука? Да я-то ладно, мне, старому псу, не впервой, а каково ей будет это услышать? Ей-то за какие грехи?...»
— Что это с вами, Петр Львович? — насторожилась княжна, и полковник увидел, как в глазах ее снова появился этот тяжелый ртутный блеск. — К чему это вы все ведете? Опекуны, замужество, опора в жизни... Федор Дементьевич мне опекун, и другого никого я не желаю. И опекун, и опора, и защита... Или случилось что? Не лукавьте, Петр Львович, я ведь вижу, разговор этот вы неспроста затеяли. Говорите лучше сразу все как есть. Не бойтесь, я выдержу.
— Ах ты господи! — в сердцах воскликнул полковник Шелепов, и рука его сжалась в пудовый кулак, комкая узорчатую скатерть. — Твоя правда, княжна, не научен я хитрить, сроду это у меня не получалось. Оттого и в полковниках по сей день, хотя сверстники мои давно армиями командуют. Да и пустое это дело — с тобой хитрить. Вишь, как ты все мои хитрости по полочкам разложила — и про опекунов, и про замужество... Не знаю, как и сказать-то тебе. Понимаешь, приключилась у нас в N-ске прескверная история...
25 
