Особенно,... 
97 
Он бросился бежать вниз по склону, прихрамывая и чувствуя, как хлюпает внутри сапога струившаяся из раны на колене кровь. «Смешная история, — подумал он. — Вот уж действительно перст Божий! Я так долго притворялся раненным в ногу, что схлопотал-таки пулю, о которой столь долго всем рассказывал. Вот и говори после этого, что оттуда за нами никто не наблюдает».
Добежав до берега, пан Кшиштоф с разбега влетел по колено в воду и лишь тогда остановился, пытаясь сообразить, как быть дальше. Пускаться вплавь в верхней одежде и тяжелых сапогах казалось ему делом сомнительным, чтобы не сказать погибельным. Нужно было попытаться уйти берегом. Он подался было назад, но тут на склоне послышался треск хвороста и шорох раздвигаемых ветвей, производимый неумолимо приближавшимся преследователем. Возвращаться на берег означало бы бежать прямо навстречу пуле. Поэтому он, в два рывка содрав с себя полукафтанье, кинулся вперед. Вода разлеталась из-под его бешено работающих ног тяжелыми брызгами; забежав в озеро почти по пояс, пан Кшиштоф бросился в воду и поплыл.
Как только глаза Огинского оказались на одном уровне с поверхностью воды, противоположный берег, раньше казавшийся не таким уж и далеким, отодвинулся черт знает куда, к самому горизонту. Наполнившиеся водой сапоги немедленно начали тянуть пана Кшиштофа на дно, приглашая составить компанию утонувшему здесь в ноябре французскому драгуну. Огинский изо всех сил заработал руками и ногами, поднимая фонтаны брызг, производя великий шум и чувствуя при этом, что плывет слишком медленно.
Так оно и было. Спустившись по склону, Юсупов замедлил шаг и остановился на берегу, спокойно наблюдая за усилиями пана Кшиштофа, отсюда, с твердой земли, более напоминавшими беспомощное барахтанье. Огинский успел отплыть едва на десяток саженей; для такого стрелка, как Юсупов, это было сущей безделицей. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы унять колотившееся в груди сердце, лжепоручик не спеша поднял трость, тщательно, как на стрельбище, прицелился и спустил курок.
Звук выстрела прокатился над водной гладью, беспрепятственно достигнув противоположного берега и многократно отразившись в стволах вековых мачтовых сосен. Позади черноволосой головы пана Кшиштофа взметнулся фонтанчик брызг, голова дернулась, запрокинулась и без единого звука скрылась под водой. На поверхность выскочила пара пузырей, а потом взбаламученная вода успокоилась, вновь сделавшись неподвижной, ровной и гладкой, как венецианское стекло.
Юсупов с минуту постоял на берегу, ожидая продолжения, которого так и не последовало. После этого он презрительно сплюнул в воду и, повернувшись к озеру спиной, зашагал вверх по склону, припадая на раненую ногу и сильно налегая на трость.
Глава 12
Ранним утром следующего дня княжна Мария Андреевна объезжала свои поля. Дабы лишний раз не пугать простодушных поселян своим необычным нарядом и не вызывать ненужных кривотолков, княжна выехала из дома в коляске, с кучером, лакеем и даже с кружевным зонтиком, который прикрывал ее лицо от воздействия солнечных лучей. Впрочем, последняя предосторожность была явно запоздалой: одинокие прогулки верхом, предпринимаемые княжною с ранней весны, во время которых ни о каких зонтиках она даже не вспоминала, уже окрасили ее кожу в ровный золотисто-коричневый цвет, более подобающий крестьянской девушке, чем высокородной княжне.
Трясясь в экипаже по ухабистым пыльным проселкам и обозревая уже наполовину сжатые поля, княжна боролась с одолевавшими ее мрачными мыслями. Мысли эти, как ни странно, поначалу касались вовсе не поручика Юсупова и даже не его удивительной трости, описание коей княжне удалось-таки отыскать в дневниках князя Александра Николаевича. Загадка Черного озера также не волновала воображение княжны — по крайней мере, в данный момент. Даже тоска по тем, кто ушел навсегда и уже не вернется, ставшая за последние месяцы привычным фоном существования Марии Андреевны, сейчас отступила куда-то на задний план, уступив место тоскливому раздражению.
Раздражение это было вызвано не чем иным, как предпринятой княжною поездкой. Поездка эта была нужна и даже необходима. Урок, преподанный некогда Марии Андреевне французом Лакассанем, который без труда уличил в воровстве деревенского старосту, пользовавшегося ее полным доверием, был усвоен ею накрепко и никогда не забывался. Именно по этой причине оказавшееся в ее владении огромное хозяйство не только не развалилось, как пророчили многие, но, напротив, крепло с каждым днем на зависть соседям. Повседневные хозяйственные хлопоты, отнимавшие так много времени и сил, казались Марии Андреевне сами собой разумеющимися, как и необходимость умываться поутру или причесывать волосы. Проверка счетов, споры с вороватыми приказчиками, продолжительные совещания с управляющими — от всего этого невозможно было отказаться, и со всем этим Мария Андреевна справлялась без посторонней помощи, не ропща и уповая, как учил ее покойный дед, только на свои силы. Но сегодня вид протянувшихся до самого горизонта полей почему-то вызывал у нее внутренний ропот и чуть ли не отвращение. Княжна, хоть и не признавалась в том даже себе самой, смертельно устала, ибо помимо чисто хозяйственных дел на нее теперь навалилось слишком много иных проблем, столь же безотлагательных, как сбор урожая, но при этом гораздо более острых.
97 
