Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
135 
– Не надо, Марина, забудь о них. Мы выберемся отсюда, я увезу тебя в Москву или в Штаты к своим родителям. Мы будем жить вместе, а о них забудь.
– Не мешай, – прошептала девушка, – не мешай!
«Да, компания», – подумал Комбат.
– А где лаборатория?
– Там, за холмом, – уже сориентировавшись на местности, принялся объяснять Роман.
– За тем холмом, за сопкой?
– Да, в низине.
– Так это совсем рядом.
– Да, недалеко.
– Ладно, идем, – Комбат опустил бинокль и махнул рукой.
Он шел впереди, остальные за ним следом.
Бурлаков прикрывал небольшую колонну. Роман поддерживал под локоть Марину, которая от усталости уже пошатывалась. И парень, и девушка были голодны, голодными оставались и Комбат со своими ребятами. Но они привыкли к подобным ситуациям и могли обходиться без еды по несколько суток. Так что, небольшое голодание после обильной еды в охотничьем домике им шло только на пользу.
В начале третьего Комбат и его люди уже находились метрах в пятидесяти от колючки.
– Там, за бетонным забором, лаборатории.
– А что это за антенны? – спросил Комбат, прижимая бинокль к глазам.
– Не знаю. Наверное, антенны для связи, – заметил Роман Богуславский.
– Ас кем связываются твои сектанты?
– Да какие они мои, я этих говноедов ненавижу! – возмутился парень.
– Ну, ладно, тихо. Роман, не расстраивай свою подругу. Видишь, она чуть сдерживается, чтобы не разрыдаться. А что за бетонным забором?
– Там несколько зданий, в которых живут ученые и охрана. А в большом доме и находится сама лаборатория.
– Слушай, а электричество откуда, по этой линии идет?
– Кроме линии, там есть еще две военные электростанции, я это знаю потому, что мой знакомый возил туда мазут.
– Понятно, – сказал Борис Рублев, – значит, бессмысленно обрезать линию, все равно подключат военные электростанции. – Неплохо они устроились, – разглядывая в бинокль вышки, расставленные по периметру территории, заметил Комбат. – Сколько же там вооруженных людей? Хоть примерно ты можешь сказать?
Роман задумался.
– Может быть, человек сорок…
– Почти полроты, – криво усмехнулся Комбат. – Многовато на нас троих, да и патронов у нас мало. Ну да ладно. А где живет твой дед?
– Там есть маленький домик, так вот, в нем и живет мой дед. У него есть личный охранник, который ходит за ним день и ночь, даже в туалет.
– Наверное, действительно, твой дед представляет большую ценность для этого Учителя, или как вы его там называете.
– Учителем его называют, – сказал Роман Богуславский.
– Послушай, Андрюха, сейчас попасть туда сложно, а вот когда стемнеет, можно попробовать.
– Там, за бетонным забором, еще есть колючая проволока.
– Это понятно. Колючей проволоки, Роман, мы не боимся. Надо ждать темноты.
– Слушай, Комбат, – вдруг сказал Бурлаков, – смотри, туда едет машина.
– Вижу, не слепой.
– А что, если…
– Логично. Разумное дело говоришь. Попробуем, если, конечно, нам повезет, если туда будет ехать еще машина. Пошли, быстро к дороге! – и Комбат двинулся вперед.
За ним Андрей, Роман с Мариной и Григорий Бурлаков. Гриша то и дело оглядывался, боясь, как бы сзади кто-нибудь не напал. Но опасаться, в общем, не имело смысла. О существовании Комбата и его друзей сектанты даже не подозревали. Они были уверены, что все, находившиеся на катере, покоятся на дне реки и волноваться нечего.
И лишь один Учитель, словно что-то предчувствуя, вызвал начальника охраны и приказал ему усилить охрану лабораторий и его дома. Вооруженных людей и так хватало, – считал начальник охраны, но распоряжение Учителя никогда не оспаривалось. И если было сказано, что охраны недостаточно, значит, так оно и есть.
За два километра, до поселка Комбат и его ребята заняли удобную позицию у дороги. Бурлаков сидел с биноклем и следил за местностью.
Комбат курил, прислонясь спиной к толстому стволу кедра.
"Вот если бы была возможность позвонить Бахрушину, – размышлял он, – тогда все можно было бы узнать: что это за сектанты, откуда у них столько оружия и на кой черт оно им нужно?
А эти вирусы?"
В общем, было много непонятного и угрожающего. А непонятного Комбат не любил, ему во всем хотелось дойти до сути. Он любил, чтобы все было ясно и четко, ему по душе приходилась определенность. А недомолвки и туман вызывали у него озлобление и раздраженность.
Уже под вечер, когда начало смеркаться, Бурлаков протяжно свистнул:
135 
