— В убийстве моей жены? — вскинулся Каменев. — Да вы соображаете, что вы говорите? Да нет… Анна совершенно права — вы просто сумасшедшая старуха, изображающая здесь детектива. Сначала вы оклеветали ее, а теперь принимаетесь за меня? Я не желаю участвовать в этой трагикомедии и немедленно ухожу отсюда. Если полиции от меня что-то в самом деле нужно, инспектор может прислать мне повестку обычным путем. — Он резко поднялся со стула и направился к двери.
— Инспектор! — негромко окликнула Миллера графиня.
Инспектор что-то негромко сказал второму полицейскому, Йохану, тот сделал короткое движение, раздался щелчок — и вот уже Каменев удивленно разглядывал свои руки, сцепленные парой новеньких блестящих наручников.
— Вы арестованы, господин Каменев. Постановление будет выписано незамедлительно по вашем прибытии в полицию, а оттуда вас переправят в городскую тюрьму. И там вы на собственном опыте хотя бы отчасти узнаете, через что уже однажды прошла ваша бывшая подруга Анна Юрикова. Вы уже сегодня поймете, что нет на свете звука страшнее, чем лязг захлопывающейся двери тюремной камеры и скрежет ключа в ее замке. И хотя мюнхенская городская тюрьма по части удобств не идет ни в какое сравнение с внутренней тюрьмой КГБ, вы очень скоро поймете, что это было безбожно — именно безбожно! — допустить, чтобы Анна снова прошла через это. А ведь я так: старалась пробудить в вас хотя бы каплю жалости к ней… Ну да ладно, приходится признать, что проповедник из меня никакой. Но вот зато детектив я первоклассный, смею вас уверить! Итак, мы продолжаем. Можете пока сесть — я буду задавать вам вопросы.
— Опять вопросы? — Каменев подошел к стулу, ногой отодвинул его подальше от окна и уселся, положив ногу на ногу и сложив на колене скованные наручниками запястья. — Вы что же, всерьез беретесь доказать, что я убил свою жену да еще и задумал это убийство семь лет тому назад?
— Первое — да, второе — нет. Вы убили ее непредумышленно.
— Тоже весьма любопытно! — усмехнулся Каменев.
— Но вполне возможно, что смерть Натальи Каменевой будет квалифицирована как случайное отравление.
— Наконец-то вы сказали хоть что-то разумное! — Каменев уже оправился от потрясения, и голос его звучал теперь ровно, как всегда.
— Да, такое может быть. Но тогда мы предъявим вам другое обвинение — в покушении на жизнь Анны Юриковой с целью завладения ее имуществом.
Общий вздох удивления прошелестел по комнате, и все с изумлением уставились на Апраксину.
— Вы, господин Каменев, не только пытались навести следствие на ложный след. Вы тонко и даже изящно, я бы сказала, старались убедить нас в том, что Анна отравила вашу жену и свою соперницу. Раз уж вам не удалось убить Анну Юрикову, так вам захотелось упрятать ее за решетку на очень долгий срок. А ее картинами, естественно, все это время распоряжались бы вы. И уж вы-то распорядились бы…
— Бред! — резко бросил Каменев.
— А что, действительно то, что я говорю, производит бредовое впечатление? — оглядывая присутствующих, спросила Апраксина с некоторым недоумением.
— Ага, полный бред! — восторженно воскликнула Ташенька. — Кто, кого, зачем хотел убить? Я ни-че-го не понимаю!
— Да, все это звучит как-то уж очень… неожиданно, — сказала Мириам Фишер. — Но вы-то зря говорить не станете, Елизавета Николаевна!
— Да нет, во всем этом определенно что-то есть! — сказала Ада фон Кёнигзедлер. — Я всегда подозревала, что эти отношения добром не кончатся. Но давайте слушать дальше, а то потом из газет ничего не поймем. Продолжайте, пожалуйста, Елизавета Николаевна!
— В таком случае мне придется занять у присутствующих еще некоторое время и рассказать всю историю с самого начала. Анна, у вас есть еще стулья?
— На кухне есть табуретки.
— Рупрехт, принесите, пожалуйста, табуретки для вас с Йоханом и для инспектора, чтобы вы все тоже могли сесть.
Табуретки были принесены, причем Йохан по дороге успел шепнуть Руппи: «Она даже наши имена запомнила!», а Руппи — многозначительно покивать головой в ответ. Полицейские уселись и приготовились слушать.
— Я хочу сделать заявление, — вдруг сказал Каменев. — Если все, что расскажет эта странная старая дама, будет касается меня и моей жены, я бы хотел, чтобы все говорилось по-русски. Мой немецкий очень плох, и я требую переводчика!
Миллер вопросительно посмотрел на Апраксину.