60 
Миллер возразил ядовито:
— Да? Вы так думаете? Но вы, кажется, забыли, капитан, что долг платежом красен. К сожалению. Теперь вас поймает английская полиция и повесит. По-ве-сит. Как вам понравится такая перспектива?
Севрюков бросил зубочистку на ковер.
— А мне наплевать, — сказал он. — Чуть раньше, чуть позже. Подумаешь! Мы уже все давно жмурики. Поглядите на себя в зеркало: вон она, костлявая, у вас за плечом! — и, довольный собой, хрипло захохотал.
Марушевский, неслышно зайдя к нему за спину, сделал Миллеру выразительный знак, чтобы тот помолчал.
Потом крепко взял за плечи Севрюкова:
— Ну-ка, послушайте теперь меня, капитан. Вам здесь действительно при сложившихся обстоятельствах находиться очень опасно.
Севрюков по-волчьи оскалился:
— А где мне неопасно?
— В Мексике. Или в Аргентине. — Марушевский подошел к несгораемому шкафу и постучал по бронированной дверце. — Здесь для вас есть кое-что: надежный паспорт и шесть с половиной тысяч фунтов стерлингов.
— На что они мне? — буркнул Севрюков.
— Как на что? — удивился Марушевский. — Купите себе поместье, какую-нибудь там гасиенду, и можете своих индейцев миловать или казнить…
— Что надо делать? — с мрачной решимостью осведомился Севрюков.
Марушевский сморщился, как от кислого:
— Нам очень мешает делегация Красина…
Шестаков разыскал Ивана Соколкова на баке, где тот, разинув рот, слушал бывальщины Гарковца. Поманил его пальцем:
— Ваня, надо сегодня еще перевезти с берега на судно все наши вещички.
— Есть! — вытянулся Соколков. — А вопрос спросить можно, Николай Палыч?
— Ну?
— Мы нынче приборку затеяли. Завтра вещички нельзя перевезти?
— Завтра будет не до того, — сказал Шестаков озабоченно. — Играем раннюю побудку.
— Что, неужели отправляемся?
— Так точно, дорогой мой военмор Соколков Иван Алексеевич! — весело сказал Шестаков.
Соколков радостно сказал:
— Тогда сделаем, товарищ комиссар! Есть, сегодня вещички с берега перевезти!
Шестаков похлопал его по плечу:
— А все-таки, Иван, мы неслыханные молодцы! Завтра полным ходом потопаем.
Соколков уже успел пережить новость и потому сказал вполне невозмутимо:
— Какие могли быть сомнения? Раз надо, значит, потопаем каким надо ходом — хошь малым, хошь полным!
Шестаков озадаченно уставился на него:
— Чего-то я в тебе раньше такой уверенности не замечал, — и легонько подтолкнул его в спину по направлению к баку. А сам бегом спустился по трапу и, насвистывая, пошел по коридору к своей каюте.
Открыл дверь и в сумраке увидел силуэт человека, сидевшего на диване.
Включил свет. В самом углу дивана съежилась Лена Неустроева!
— Лена?! Как вы сюда попали?
Она поднялась, подошла к нему вплотную.
Мгновение стояла молча, потом уткнулась лицом ему в грудь.
Шестаков замер.
— Мне надо было хотя бы еще один раз увидеть тебя… — прошептала Лена.
— Лена, как же…
— Я хотела, чтобы ты знал… чтобы ты поверил… я никогда… никогда не обманывала тебя… Я вообще не могу обманывать! Просто… когда еще пять лет назад я была невестой капитана второго ранга Петра Чаплицкого… все ведь было по-другому… и я еще не знала тебя… Ты понимаешь?..
Шестаков молча кивнул. Лена продолжала порывисто:
— С тех пор промчалась вечность. Никого не существует давным-давно… Я ведь не виновата, что Петр прибежал от погони ко мне!.. Он называл тебя Тибальдом из Чека…
Шестаков обнял Лену за плечи, чувствуя, как ее тело содрогается от сдерживаемых рыданий. По-детски всхлипывая, Лена сказала:
— Я не хочу жить без тебя, Коленька… Все неинтересно, везде пусто… Коленька, возьми меня в жены!.. Никто не будет любить тебя так, как я…
Шестаков гладил ее по волосам, тихо улыбался:
— Ишь, выискалась невеста-самосваха!
Лена сквозь слезы засмеялась, закивала головой.
А Шестаков сказал с деланным огорчением:
— За меня нельзя замуж — у меня две макушки.
— Ну и что?
— Примета: две жены будет!
Лена посмотрела ему в лицо, сказала по-детски:
— Не-а… Только одна.
— Почему? — удивился Шестаков.
— Мне нянька нагадала, что суженого найду я поздно, полюблю на всю жизнь, проживем вместе век и он мне закроет глаза…
Шестаков, военмор, краснознаменец, начальник Сибирской хлебной экспедиции, счастливо, блаженно улыбался, слушая шепот Лены, целовал ее в лоб, в глаза, в губы, и ни о чем, ну, совершенно ни о чем другом не думал в этот прекраснейший миг своей жизни.
60 
