88 
Потом одурь и паника оставили меня так же внезапно, как и возникли: я вспомнила, что четыре коротких сигнала означают «Все в порядке, продолжаем путь», и я, дождавшись паузы, тоже в ответ просигналила четыре раза. Так мы еще некоторое время перекликались, пока я совсем не успокоилась. Тогда я перестала сигналить, а следом за мной прекратила подавать сигналы и мать Евдокия. И мы продолжали" ехать дальше – «очень быстро и очень осторожно».
Потом впереди показалось какое-то облако или сгусток тумана, и я поняла, что мы идем прямо на него. Через некоторое время мы приблизились к нему, и мобишка, снова просигналив четыре раза, нырнул в облако, а за ним и я на своем джипе. Из тумана впереди раздались три гудка – «стоять на месте». Я остановилась, открыла дверцу и прислушалась. Тишина и туман. Я сидела, уронив руки па колени, и ждала.
– Ну, как вам понравилось «хождение по водам»? – из тумана появилось улыбающееся лицо матери Евдокии.
– Если вы замечаете, что меня до сих пор трясет, то, пожалуйста, не принимайте это за дрожь восторга. Из всех наших передряг это была самая ужасная. Это было даже хуже, чем схватка с лжемуреной; та по крайней мере быстро закончилась.
– Ну, теперь все позади. Здесь начинается монастырский парк. Осталось только проехать через стену тумана, и там мы уже дома. Мы сделаем так: вы постоите здесь, а я отгоню к монастырю мобиль и приду за вами пешком. Самой вам через этот туман не проехать – он слишком плотный. Я скоро вернусь, не скучайте!
– Подождите минуточку, мать Евдокия! Скажите мне только одно: бабушка тоже ездила с вами по этой дороге?
– И не только со мной, но и одна. Подводная дорога существует со времен Катастрофы, а Елизавета Николаевна последний раз была у нас два года назад.
Ошеломленная, я осталась сидеть в кабине джипа, а мать Евдокия растаяла в тумане. Ну, бабушка… Ну, Божий одуванчик…
Я вышла из кабины, чтобы немного размяться. Под моими ногами была обыкновенная асфальтовая дорога только мокрая и блестящая от оседающего тумана. Я прошла к обочине и осторожно сунула ногу за край дороги – а что там? А там была трясина, в которую я чуть было не провалилась. Я перешла на другую сторону дороги и обнаружила то же самое. Интересное местечко…
Вскоре из тумана появилась насквозь мокрая мать Евдокия, апостольник облеплял ее лицо как детский чепчик.
– Простите, Сандра! Я забыла вас предупредить, чтобы вы ни в коем случае не сходили с дороги: наш остров со всех сторон окружен топью. И на будущее учтите, что под завесу тумана нельзя и шагу ступать: где туман – там трясина, а дорога только одна – вот эта.
– Уже усвоила опытным путем.
– Ну, этого следовало ожидать! Вас, Сандра, ни на минуту нельзя оставлять одну. Я пойду вперед, а вы садитесь за руль и следуйте за мной. Окно не закрывайте, чтобы слышать меня. Я буду идти шагах в двадцати впереди вас и держаться самой середины дороги, а вы двигайтесь так, как будто хотите на меня наехать. Только не задавите, я еще перед матушкой не отчиталась!
«А грозная у них, должно быть, игуменья», – подумалось мне. Я поехала вслед за смутным черным силуэтом монахини. Боковым зрением я отметила, что справа и слева от дороги появились и проплыли мимо огромные черные деревья, кажется, мертвые, а между ними угадывались какие-то руины. Почти внезапно с левой стороны туман рассеялся, и я увидела длинную стену из дикого камня, увитую плющом. Над нею нависали ветви деревьев, полные разноцветных плодов и листьев. Чуть подальше впереди виднелись черепичные крыши, а над ними – светлое голубовато-дымчатое небо, Я ахнула, остановила джип и выскочила из кабины. Меня окатило волной чудесного воздуха, одновременно теплого и свежего, чистого и в то же время полного нежнейших запахов. А какой свет тут был кругом! Яркий, но не слепящий, чуть золотистый от дымки. Каменная стена, и деревья над стеной, и цветущие кусты шиповника вдоль дороги, и все в этом свете казалось прекрасным – каждый камешек на дороге и веточка плюща на стене. А мать Евдокия, облитая этим чудным светом, выглядела так, будто успела умыться и отдохнуть с дороги, – она стояла возле стены, и лицо ее и обрамлении мокрого и не особенно чистого апостольника сияло и казалось очень молодым. Туг же стоял чистенький мокрый мобишка, и над его просыхающей крышей струился парок.
– Ну, вот мы и добрились до дома, – сказала мать Евдокия. – С прибытием! Теперь идемте в обитель.
– А наши машины?
88 
