Последние отзывы

  34  

– Ты ж против душегубства! – срывал Иван голос в крике. – А мы туда идем, чтобы убивать!

– Знаю, Иван Матвеевич. Именно поэтому я пойду с вами. Я помешаю убивать тебе!

– Снова меня из седла выталкивать собираешься? – прищурился Иван.

– Ну, если другой возможности не будет, я так и сделаю, старинушка.

– И добычу мне брать не позволишь?

– Зачем тебе чужие залатанные сапоги?

– Господи, будь оно все неладно, будь оно трижды клято, это Новое Опочково! – возмущенно пробормотал Машков, сжимая кулаки.

– Поздно проклинать-то! Не вы ли его дотла пожгли, а меня при этом с собой прихватили? Ты ж меня сам добычей называл! – Марьянка звонко рассмеялась, и сердце Ивана сжалось от привычной уже боли. – Вот и таскай свою добычу за собой, Ванюша! Я у тебя как болячка, от которой уже не излечишься никогда. А любовь она и есть болячка.

– Когда-нибудь я разорву тебя в клочья, – мрачно пообещал Машков. – Вот радость будет!

– Нет, не разорвешь. Ты будешь целовать меня, ты будешь нежен со мной, – усмехнулась Марьянка и мечтательно потянулась. Грудь натянула ткань рубахи. И Иван судорожно сглотнул комок в горле.

– Когда? – прошептал он завороженно. – Когда, роза моя золотая? Когда, чертовка?

– Когда-нибудь, – отозвалась она, опуская белокурую голову набок и лукаво поглядывая на него. – Когда ты придешь ко мне из завоеванного города с пустыми руками.

25 августа 1580 года к берегу Чусовой пристали ладьи.

У строгановского воинства, несмотря на предстоящий путь по воде на лодках да без лошадей, было отличное настроение.

Присутствие Александра Григорьевича Лупина в ватаге никого не удивило: вместе с казаками Ермака в поход шла маленькая армия охотников, бродяг, строгановских приказчиков, толмачей, сведущих в причудливом лепете остяков, вогулов, татар, тагилов, рыбаков, знавших каждый изгиб местных рек, и… священников!

Духовенство пришло к Ермаку из Успенского монастыря, и отец Вакула все поглядывал на них задумчиво-недовольно. Его «коллеги» заявились с золотыми стягами, пением, словно речь шла не о покорении дикой земли, а о шествии пасхальном. Даже епископ монастыря Успенского соизволил пожаловать – не для того, конечно, чтобы в Сибирь отправляться, а чтоб благословить смельчаков, а вместе с ними и прощально голосивших баб. Он говорил о крестовом походе за веру, об изгнании «злого царя» Кучума, о том, что пора бы уж принести в земли языческие, басурманские крест православный. О соболях, лисах чернобурых, куницах, бобрах и белках сегодня никто не говорил. Любой завоевательный поход всегда стыдливо прикроется благими намерениями.

И вот ватага в тысячу человек разместилась на ладьях, с оружием, тремя пушками, пищалями, провиантом. Машков безбожно бранился, ерошил волосы и косился на Марьянку.

– Если что не по тебе, давай сбежим, уйдем на юг, – надвинула на брови неизменную шапчонку девушка.

С берега махал руками Ермак, ему срочно потребовался верный посыльный.

– Бросить Ермака? Обмануть товарищей? Да никогда! – возмущенно закричал Машков.

– Ну, тогда терпи… – хмыкнула Марьянка.

Первого сентября под нестройное пение начался легендарный поход.

– Ступайте с миром! – сказал на прощание Ермаку Никита Строганов, крепко обнимая атамана, как брата, и троекратно расцеловав его в щеки. Для Строгановых поход по-прежнему казался жутко авантюрным предприятием с минимальными шансами на успех. Сколь воинственней казался Ермак, столь неувереннее становились купцы Строгановы. Они играли ва-банк… но как же часто в те годы Строгановы все ставили на карту – и всегда выигрывали!

Но на этот раз они вели игру вслепую. С одним лишь козырем в кармане: Ермаком Тимофеевичем, не боявшимся ни Бога, ни черта.

Вот только достаточно ли этого козыря, чтобы покорить бескрайнюю Сибирь?

Прощание казаков с лошадьми было просто душераздирающим. Каждый казак подходил к своей лошади, обнимал ее за шею и горько плакал, не стыдясь своих слез. Слезы стекали на бороды, а казаки тихо шептали что-то ласковое своим верным четвероногим товарищам. Слова, которые они так и не смогли сказать ни одной женщине в мире, какой бы красивой она ни была.

И вот, наконец, ватага разместилась на лодках, священники запели очередной хорал. Весла погрузились в пенную воду Чусовой. На первой ладье плыл Ермак, на второй устроились Машков с Марьянкой.

Симеон Строганов повернул коня прочь от берега. Нахмурился: «Шалберники, орда, одно слово, даже спасибочки не сказали за хлеб-соль, мне даже не поклонились, я ли не заботился о них?»

  34