Последние отзывы

  109  

– Тебя как зовут? – спросил главврач.

– Рублев, Рублев Борис Иванович, – Комбат четко, словно перед ним был генерал, вытянулся во фронт, прижал руки по швам и заговорил, вскинув голову. Но возбуждение узника было недолгим.

– За что ты здесь сидишь, Рублев, а? – спросил психиатр.

– Мне здесь хорошо, меня здесь кормят.

«Да, он точно конченый», – решил Хазаров, глядя в пустые, без блеска мысли безумные глаза узника.

– А кто тебя здесь держит?

– Как это кто – капитан Советской Армии Валерий Грязной.

– Какой еще капитан? – уточнил Марат Иванович.

– Капитан десантных войск четырнадцатой бригады специального назначения.

– Какой к черту бригады? – громко крикнул Хазаров.

– Десантной, десантной, – дважды произнес Комбат вялым, бесцветным голосом.

Марат Иванович услышал гулкие шаги, а затем, обернувшись, увидел, что к нему бежит с перекошенным от ярости лицом Валерий Грязнов.

– Слушай, Марат Иванович, об этом мы с тобой не договаривались.

– Да, не договаривались, – закричал Хазаров, – но и я с тобой, Грязнов, об этом не договаривался. Ты этого урода сюда приволок, ты с ним и разбирайся, как можно скорее! Мне все это надоело, вот здесь уже твои причуды и выдумки! Вот здесь! Вот здесь! – и главврач ребром ладони провел по собственной шее.

– Не кипятись, Марат Иванович, пара дней, может, пара-тройка, и этого придурка здесь не будет. Ты же видишь, он конченый.

– А если он убежит, кому-нибудь расскажет, что тогда, Грязнов?

– Эй, ты знаешь, где находишься? – постучал по стеклу костяшками пальцев Грязнов.

– Никак нет, – услышал он в ответ голос Рублева. Тот сидел под дверью и, задрав голову, смотрел на светящееся стекло.

– Вот видишь, Марат Иванович, а ты волнуешься. Он ни хрена не знает, даже, наверное, забыл собственное имя и фамилию.

– Нет, Валерий, свое имя он помнит. Кстати, твое тоже помнит. Я вот, поверь, даже и не знал, что ты – отставной капитан десантных войск.

Грязнов немного побледнел, а затем, отвернувшись, сплюнул под ноги и растер собственный плевок.

– И что из того? У каждого в биографии есть хорошие страницы и не очень.

– Ну ладно, о хороших и плохих страницах в биографии поговорим в другой раз, а сейчас послушай меня, Валерий, убери его отсюда. И чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше для нас. Кстати, жена Шнайдера скандалит, говорит, твой пленник и возня вокруг него действуют на нервы Шнайдеру, что не дает ему никак выздороветь.

– Ладно, уберу. Что ты меня пилишь, Марат Иванович, словно я чурбан, а ты циркулярка? Трахать ее некому, вот и скандалит.

– Я бы тебе и слова не сказал, но ты же сам должен понимать, дело налаживается, я еще клиентов на операции нашел. Все люди богатые, два клиента с Востока, один голландец и один швед. И с обоих азиатов и с европейцев можно сорвать хорошие деньги. На круг миллион долларов получится, а как тебе такая перспектива?

– Нормальная перспектива, – Грязнов потер ладонь о ладонь, словно бы они говорили о какой-то пустяковой сделке, не связанной с человеческими жизнями, словно договаривались о продаже четырех ящиков кока-колы.

– Видишь, перспективы, можно сказать, прекрасные.

А ты занимаешься черт знает чем, лучше бы доноров подбирал. Я тебе все расскажу, дам параметры, данные, занялся бы этим делом!

– Конечно займусь, Марат Иванович, работа прежде всего. А это просто мой старый должник.

– Сдается мне, Валерий, что не он твой должник, а ты его.

– Можно и так сказать. От перемены слов значение не меняется, смысл остается прежним. Он мой враг.

– Не люблю я таких дел. Ты же знаешь, я врач, человек гуманной профессии…

– Марат Иванович, ты еще скажи…

– И скажу, Грязнов, клятву Гиппократа давал, – мужчины, глядя в глаза друг другу, рассмеялись, и рассмеялись не злобно. – Но и ты присягу давал, так что его убери, убери. У меня, кстати, дела, пойду гляну на Шнайдера, поговорю с хирургом.

– Давай, – Грязнов припал к стеклу и принялся рассматривать своего пленника.

Лицо Грязнова стало как у ребенка, который рассматривает пойманного и посаженного им же самим жука в стеклянную банку, накрытую капроновой крышкой. Комбат в его понимании уже не был человеком, он являлся букашкой, козявкой, которая стоит только любопытства, ножками перебирает, ручками машет, даже говорить умеет.

– Еще неделю, и ты говорить перестанешь. Ты все забудешь, все!

  109