– Ну что, лучше тебе стало, спокойнее? – говорил он, склонив голову набок. – Будешь хорошо себя вести, кляп вытащим. А еще говорил, что не буянил, на людей не бросался. Сумасшедший, самый настоящий сумасшедший.
Минуты через три Конопацкий понял: все его попытки ничего не дают. Ремни пережали запястья и лодыжки, кислорода катастрофически не хватало. Он замер и стал дышать ровнее. Но каждый вздох и выдох сопровождался свистом.
– Если не будешь дергаться, воздуха тебе хватит, – сказал Марат Иванович. Затем подошел к столу и немного расслабил ремни, расправив их. – Так удобнее? – поинтересовался он.
Дверь открылась, и в комнату вошла Катя. Она была бледной, даже губы не отличались цветом от остального лица Смотрела она как-то отстранение поверх головы Хазарова.
– А, вот и Катя пришла, – обрадовался главный врач психлечебницы, – как раз пациент успокоился. Тебя не смущает, что он голый?
– Нет, – все так же глядя в пространство, произнесла Катя.
– Сделай ему тест на СПИД. Это последний штрих, мне нужна стопроцентная гарантия.
Конопацкий во все глаза смотрел на женщину, не зная, чего ему ждать от нее – мучений или избавления. Утопающий всегда хватается за соломинку, вот и Виталику хотелось верить в то, что все происходящее сейчас кончится, как дурной сон.
Марат Иванович подошел к женщине и прошептал ей на ухо:
– Грязнов вколол ему морфия, нужно поскорее вывести его из организма. Подключишь аппарат абсорбции, прогонишь через него кровь.
Женщина кивнула.
– Если тебе не хочется этим заниматься, то скажи, замену тебе найдем, – он пытливо заглянул в глаза Кате. Та опустила веки. – Ну что ж, умничка. Я понимаю, всем тяжело – тебе, мне, ему, но дело есть дело, и оно не должно страдать от нашего настроения.
Катя поставила на соседний столик поднос со шприцами и склонилась над Конопацким. Санитар внимательно следил за ее движениями.
– Под руку не смотри, – сказала Катя, – ты же знаешь правило.
Санитар недовольно поморщился и перевел свой взгляд на вытяжку, под которой стояла пара незажженных спиртовок.
– Я должна взять кровь для теста на СПИД.
Лишь только Катя намазала ватку спиртом и прикоснулась к руке Виталика, тот вновь принялся дергаться, да так сильно, что всадить иглу не было никакой возможности.
– Помочь? – почти безразлично предложил санитар.
– Пока не надо, – остановила его Катя. – Лучше полежи спокойно, – она говорила это почти без всякого выражения, чеканя слова, – если перестанешь дергаться, я выну тебе кляп.
– Эй, – крикнул санитар, – доктор ничего насчет кляпа не говорил!
– Он мне поручил пациента или тебе? – скороговоркой бросила Катя.
– Смотри, потом самой отвечать придется. Я только советую.
– Не будешь дергаться? – вновь спросила Катя.
Конопацкий несколько секунд подумал, потом утвердительно кивнул. Женщина осторожно, двумя пальцами взяла салфетку и, стараясь не причинять боль, вытащила ее изо рта Виталика.
Тот отдышался, а затем неожиданно для самого себя сказал:
– Спасибо.
Катя посмотрела на санитара, мол, тебе лучше выйти, видишь, без тебя он спокойный.
– Подумаешь! – проворчал санитар.
Ему уже самому здесь надоело торчать, хотелось курить. А насчет этого доктор Хазаров был строг, курить разрешалось лишь на улице.
– Справишься? – спросил санитар.
– Без тебя – в два раза быстрее.
– Ну смотри, как знаешь, – и санитар вышел из комнаты.
Катя подбежала к двери и, привстав на цыпочки, выглянула в стеклянное окошко. Она увидела, как мужчина отворачивает задвижку на двери и, неплотно прикрыв ее, выходит на улицу.
– Где я? Почему меня связали? – шепотом спросил Конопацкий.
– Молчи, пока молчи, – отвечала Катя, нагибаясь со шприцем в руках. Иголка тут же нашла вену, и темная кровь наполнила шприц.
– Кто они? Кто ты? – продолжал спрашивать Виталик. – Почему меня привязали?
– Потом, все потом, – она подкатила к столу, на котором лежал Конопацкий, прибор, укрепленный на стойке, и сказала:
– Тебе нужно очистить кровь.
– Снова какую-нибудь гадость вкатаете?
– Нет, точно так же снимают синдром похмелья – прокачивают кровь через адсорбент, и он забирает всю отраву.
Небось читал в объявлениях?
– Да, – растерялся Конопацкий, – Вот и тебе то же самое сделаем, – женщина ловко пристроила иголки, приклеила их пластырем.