«Это ваше лицо. Вы с ним родились…» А он? Он с ним родился? Должно быть, так. Мама, мама, что же с тобой случилось? Ведь ты так искренне все рассказываешь, так клянешься! Ты похоронила его своими руками, своего сына, мальчика-близнеца, которого не ждали, который был бы вам всем обузой. Одной можно вырастить одного ребенка. И то будет трудно, очень трудно. Тебя можно понять, мама, тебе было только семнадцать лет. Зачем тебе двойня? Родители еще очень молодые, им далеко до пенсии, работать и работать, да и деньги нужны. Очень нужны деньги. Один выздоравливает, другой заболевает, один засыпает, другой бодрствует, нужны два комплекта пеленок, белья для грудничков, батарея бутылочек с детским питанием, огромная дорогая коляска. Кто тебя осудит?
Что же произошло? Она была так искренна, когда клялась! Бывают и случайности. Бывают. Но не в этой истории. Такое красивое его лицо. Природа два раза отразила с любовью один и тот же лик.
Так чья же теперь эта машина? Никто не скажет, только он сам. Потому что остался теперь один. Труп, найденный в Горетовке, опознать невозможно, но он-то знает, кто убитый! Еще там, в лесу, знал, когда шел по раскаленной земле, словно вывернутой наизнанку.
Вылез из машины, запер дверцу.
— Так никуда и не поедете? — удивился охранник.
— Нет. В другой раз.
Дал еще денег на всякий случай. И теперь эта страшная ночь. Кажется, задремал, хотя сполохи по-прежнему тревожат. Даже во сне: вспышка, грохот, краткая пауза, потом еще одна и почти без перерыва еще…
— Ваня!
— Да? Что?
— Телефон, Ваня!
Звонит мобильник следователя Мукаева. Сюрприз. Хватает его со стола:
— Да! Слушаю!
— Следователь Мукаев?
— Да!
— Это Сидорчук. Илья Сидорчук.
— Си… А… откуда? Номер откуда узнали?
Сдавленный и какой-то жалкий смешок:
— Хе-хе… Откуда… Когда в ресторане сидели, записал. Правда, не знал тогда, что со следователем пью. Думал — с другом детства. Поговорить бы нам.
— Пого… Вы где, Сидорчук?
— Дома. В Горетовке. Маманю хотел повидать. А вы что, в розыск меня объявили?
— Вот именно. В розыск. Завтра по всему городу фотографии будут расклеены! «Разыскивается особо опасный…»
— Не-е-ет! Не нада-а-а!
— Приходи с повинной, Сидорчук!
— А в чем же я виноват? Меня сам прокурор под подписку. Сам Владлен Илларионович.
— Ты приходи. Разберемся. Приходи.
— Только не в прокуратуру. Поговорить бы нам, следователь.
— Где?
— Приходи завтра ко мне домой. В Нахаловку приходи. Я тебе секрет скажу. Только ты один приходи. Память-то твоя как?
— Никак.
— А у меня есть кое-что для твоей памяти. Только один. Понял? Не надо твоего рыжего. Боюсь я. Он глотку за тебя перервет.
— Хорошо. Во сколько?
— К вечерку. Только чтоб никого. Если надо, я сам сдамся. Но сначала должен с тобой поговорить.
— Значит, завтра часов в семь? Так?
— В семь. В Нахаловке в семь. А с маманей я попрощался.
Гудки. Облаву на него устроить? Ну уж нет. Сам лезет в петлю. По заявкам радиослушателей следователь Мукаев один, но с оружием. Хана тебе, Илюша Сидорчук. Теперь уже точно: хана.
— Ваня, кто это? — Зоя приподнимается на локте.
— Никто. Спи.
— Только ты смотри, Ванечка: я без тебя умру.
— Ну-ну. Умрешь. Еще и замуж выйдешь.
— Не говори так! Не смей!
— Зоя, я плохой человек. — Почему это в самые ответственные моменты жизни лезет из него эта патетика? Ну откуда? Как в плохом кино. И речи его глупые. И сам он какой-то дефективный. Но Зоя словно не замечает:
— А мне все равно, плохой или хороший. Любят не за это.
— А за что?
— Просто любят.
— Ты спи, Зоя. Спи. Это не страшно, — поцеловал сначала карий глаз, потом голубой. Ее ресницы щекотали губы.
— А гроза?
— Пройдет и гроза.
Зоя прижалась к его плечу, затихла. Грохот теперь уже был тише, дальше. Дождь, который уже с час редко, осторожно, словно птица по зернышку, тюкал железный карниз, обрушился вдруг стеной, и всю ночь за окнами был его непрерывный, настойчивый шелест.
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
Около семи часов вечера
Весь день дождь так и шел непрерывно, стеной. Будто поставил себе задачу выдать за сутки месячную норму. В центре города по улицам текли самые настоящие реки, тем более что центр этот находился как бы в котловане, на дне гигантской чаши. Сюда, на дно, словно со стенок, стекала вода с холма, где находился ресторан «Девятый вал», из нового микрорайона, из Нахаловки, тоже расположенной на возвышении, короче, со всей округи.