Последние отзывы

  31  

– Да, Преподобный Симон. – подтвердила Вера. – Ему суд в этом городе.

– Значит, здесь судит Преподобный? – удивился я. – Все случаи?

– Ну… да. – как бы недоумевая от такой моей необразованности, ответила девочка. – А кому еще суд, как не ему, если суд Господу? Он ведет службы каждый день, и он судит. Ему подчинена больница и школа для маленьких, где учатся писать и читать. И ясли для детей негров, если они есть в городе.

– В смысле?

– Что в смысле? – не поняла девочка.

– Что за дети негров?

– Ну что непонятного? Ребенок рождается без татуировки, а значит, таким, каким его создал Господь. – пустилась она в объяснения. – А значит, свободным от рождения и допущенным к Таинству Крещения. Поэтому с неграми такие дети жить не могут, негры их испортят и отвратят от Господа. Их воспитывают сначала в яслях, а потом отправляют в школы на Детский остров.

– А потом?

– Потом – кто куда. – пожала у нас плечами. – У нас училка была из таких детей. например. В основном, на Большой остров они уезжают, в церковное войско, или на тамошние фабрики. Или учатся дальше. Священники часто получаются из них.

– Понял. – кивнул я, подумав, что это лучше, чем в нашем мире было, где дети рабов рождались рабами, а крепостных – крепостными, после чего спросил: – А кто управляет городом?

– Голова. – ответила она. – А полковник командует объездчиками и ополчением, когда его собирают.

– Ага! – сообразил я, и добавил: – А что? По уму.

Завершение фразы было уже специально Вере адресовано, чтобы не подумала, что я здешнее мироустройство сразу сомнению подвергаю. А я и не подвергал, я пока просто усваивал информацию. Куда мне подвергать, если я третий день здесь, и часа два как в город приехал, рано еще.

Еще один поворот, и нашим глазам открылся вид на ворота форта и гавань. Гавань была велика, хоть причалы занимали и небольшую ее часть. А еще она хорошо защищена от штормов с моря далеко выдающейся косой и волноломом, на сооружение которого явно положили немало сил. У пирсов стояло десятка два парусных судов, все больше двух– и трехмачтовых, преимущественно гафельные шхуны и грузовые барки. Хватало и рыбацких лодок, которые забили своей разноцветной массой пространство между двумя ближними пирсами, на которых раскинулся небольшой рыбный рынок. Пахло этой самой рыбой, но и еще чем-то, вроде как смолой или дегтем.

– Видишь, во-он там! – показала пальцем Вера. – Двухмачтовая, с коричневыми бортами и голубой полосой по фальшборту. В самом конце.

– Ага… – кивнул я, присмотревшись к простенькому с виду, но ухоженному судну метров двадцати пяти в длину, с небольшой надстройкой на палубе, ближе к корме, пришвартованному к самому дальнему пирсу.

– Это наша «Чайка». – с гордостью сказала девочка.

– Красивая. – ответил я, нимало не покривив душой – для меня все парусники всегда красивыми были.

– Отец ее всего два года как достроил. – снова погрустнела девочка. – Он такой счастливый был, когда пришел на ней с верфи, что даже договорился в школе, чтобы меня на две недели отпустили с ним в плавание. Забрал меня прямо с урока, и мы пошли на Кривую Раковину за копрой и пальмовым маслом. Так здорово было.

Я не нашелся, что ответить. Так себе из меня утешитель, если честно. Стоит ей погрустнеть, и я сразу и совершенно теряюсь. Не умею я обращаться ни с детьми, ни с подростками, и меньше всего с теми из них, которые только что осиротели. Я даже подумал, грешным делом, что Вера так привязалась ко мне потому, что я попался ей на дороге в тот момент, когда она больше всего нуждалась в отце. А что я еще заметил, так это то, что этот ребенок стал мне совсем не безразличен, разбудил, наверное, какие-то дремавшие до сих пор отцовские чувства. Ну, да и к лучшему, наверное. Не было у меня никогда никого, а тут вдруг… нет, дочерью назвать – еще заслужить надо право. Посмотрим. Мой ребенок, короче!

А в общем… надо снова учиться отвечать за кого-то еще, кроме самого себя. Пора уже, а то как со службы ушел, так и забыл, как это делается.

Тем временем мы приблизились к воротам форта, возле которых, под навесом, опиравшемся на столбы в диагональную черную и белую полосу, дремал какой-то дедок с револьвером на поясе и латунной бляхой на шее – сторож, видать. Сам форт явно давно не выполнял обязанности оборонительного сооружения – потребности такой не возникало, поэтому ворота в него были распахнуты и никто свободному входу и выходу не препятствовал. Судя по всему, с тех пор, как сия крепость обросла со всех сторон городом, ее настоящее значение утратилось окончательно, и она превратилась в аналог местного Кремля, эдакий административный анклав.

  31