Особенно,... 
66 
– Честно говоря, я просто школьный приятель хозяина, – признался он и тоже закурил. Наполовину съеденный шашлык мешал ему, но сунуть дурацкий шампур было некуда.
– Вот не думала, что у этого.., что у него могут быть школьные приятели. Но я не об этом спрашиваю. Чем вы занимаетесь? На чем зашибаете монету?
– Черт, я совершенно не готов к допросу… Впрочем, отвечу, чтобы у вас пропал ко мне интерес. Я инкассатор. Я не зашибаю монету, а занимаюсь ее перевозкой.
– Надо же… Кто бы мог подумать! Слушай, – она вдруг перешла на “ты”, – а это не твоя “Победа” там, во дворе?
Юрий развел руками.
– Н-ну…
– Точно, твоя! Так ты кто?
Юрий с огорчением понял, что его собеседница не намного трезвее остальных.
– Инкассатор, – сказал он.
– Вот дурак! Зовут тебя как? Инкассатор… Впрочем, и так сойдет. А я Таня. Ну, и как тебе это сборище? Юрий пожал плечами.
– Я уже высказался на эту тему.
– Ах, да… Нейтралитет и все такое. Ну и черт с тобой! Инкассатор – это банк, банк – это Швейцария, а Швейцария – это нейтралитет.., и наемники.
– К черту нейтралитет и наемников, – приняв решение, сказал Юрий. Эта девушка начинала ему нравиться. – Может, выпьем?
Ему показалось, что она вздрогнула, и он украдкой оглядел свою одежду, пытаясь понять, что могло ее так напугать и шокировать. Одежда была в полном порядке, и оставалось лишь предположить, что Таню напугало предложение выпить, и даже не столько само предложение, сколько содержавшийся в нем подтекст.
– Нет, – сказала она тем же тоном, каким отвечала на вопрос, не собирается ли она взорвать резиденцию Арцыбашева. – Нет. Не сегодня.
Она отступила на шаг, и тут на пляж обрушилась оглушительная, как артобстрел, музыка. Говорить стало невозможно, а в следующее мгновение к Тане, пританцовывая, приблизился лауреат и Георгиевский кавалер и жестами дал понять, что приглашает ее на танец. Он уже успел надеть штаны и даже обуться, не хватало разве что лауреатского значка и Георгиевского креста на нагрудном кармане рубашки. Его слегка качало, он выделывал ногами какие-то странные, явно собственного изобретения, танцевальные па, комично отставляя обтянутый светлыми брюками зад. Юрию захотелось дать ему пинка. Он представил, как будет выглядеть на этой светло-бежевой лауреатской корме темный след его подошвы, и, чтобы уберечься от греха, перевел взгляд на Таню.
Он был шокирован. Таня волшебно преобразилась, и это было недоброе волшебство. Ее глаза широко и наивно распахнулись, губы приоткрылись, суля райские утехи изголодавшейся “плоти, и весь этот океан желания и соблазна был направлен в сторону господина лауреата. Она жеманно кивнула, сделав что-то вроде книксена, повисла на жирной шее Георгиевского кавалера, повторяя своим телом каждый изгиб его похожего на глобус брюха, обвилась, прижалась и утанцевала с ним в неизвестном направлении, даже не взглянув на Юрия.
– Ну что, Филарет, упустил девочку?! – почти неслышно за грохотом музыки проорал кто-то у него над ухом. – А девочка хороша!
Юрий обернулся и увидел Арцыбашева. Тот был весел и тоже казался нетрезвым. Юрий пожал плечами, все еще не в силах оправиться от пережитого потрясения, и, вспомнив что-то, прокричал в ответ:
– Слушай, а этот, который с ней… Он правда лауреат и Георгиевский кавалер?
Арцыбашев посмотрел вслед удаляющейся паре.
– Самойлов? – переспросил он. – Правда! Георгиевский крест со всеми бумагами нынче стоит две с половиной штуки, а лауреатство – три… Хочешь, тебе устрою?
Юрий глубоко затянулся сигаретой и подумал, что пора бы уже ко всему привыкнуть.
– И он действительно писатель? Арцыбашев изобразил губами лошадиное фырканье.
– Да какой он писатель! – Тут музыка смолкла. – Обыкновенная проститутка! – проорал он в наступившей тишине. На них оглянулись, но Арцыбашев ничуть не смутился. – Все проститутки, – упавшим голосом закончил он.
– Зря ты за всех расписываешься, Женька, – сказал Юрий, сунул Арцыбашеву в руки шампур с остатками мяса и стал не спеша подниматься по косогору.
– Может, и зря, – сказал Арцыбашев, но Юрий его не услышал, потому что снова началась музыка.
Арцыбашев не глядя сунул шампур в мангал, прямо в пышущие жаром угли, повернулся спиной к дому, поймал за мягкий бок одну из дамочек, недавно споривших о показе моделей, и потащил ее танцевать, держа правую ладонь сантиметров на пятнадцать ниже ее талии. Когда ладонь неожиданно сжалась, глубоко зарывшись пальцами в податливую плоть, дамочка тихо ахнула и прижалась к Арцыбашеву всем телом, запрокинув голову, полузакрыв глаза и разомкнув густо накрашенные губы в гримасе сладкой истомы. От нее густо пахло вином и – совсем чуть-чуть – рвотой. К нижней губе пристала белая крошка, на глаз казавшаяся мягкой и влажной. Цыба подавил рвотный рефлекс, покрепче прижал к себе партнершу, немного отвернул лицо, чтобы глотнуть свежего воздуха, и продолжал танцевать, загребая подошвами горячий белый песок пляжа.
66 
