39 
— Ни черта ты не понимаешь, — перебил его Глеб. — И не надо. Я очень рад тебя видеть. Познакомься, это Ирина. Ирина, это Арчил.
Грузин опять вскочил, галантно склонился над протянутой Ириной рукой и темпераментно приложился к ней губами, после чего немедленно затянул горячий и продолжительный монолог, сплошь состоявший из цветистых комплиментов и выражений преданности и восхищения. Монолог сей вполне органично перешел в тост и, только произнеся его до конца, Арчил Вахтангович обнаружил, что в руке у него нет стакана с вином. Он пошарил глазами по столу, не нашел третьего бокала и принялся гортанно вопить, призывая официанта.
Жуликоватая личность с грязной салфеткой немедленно материализовалась рядом с ним из табачного дыма, и между двумя сыновьями одной нации произошел короткий, непонятный окружающим, очень эмоциональный разговор. Не прошло и трех минут, как стол перед Ириной и Глебом волшебным образом преобразился. Теперь он напоминал скатерть-самобранку — в представлении кавказца, разумеется.
После третьего стакана вина возникшая было неловкость бесследно улетучилась, чему немало способствовала горячая и дружелюбная болтовня грузина, не касавшаяся личных обстоятельств и странно изменившейся внешности Глеба. Слушая своего бывшего взводного сержанта, смеясь его шуткам и отвечая на ничего не значащие вопросы, Сиверов думал о том, что парень по-настоящему умен и чертовски проницателен, раз сумел сразу же подавить любопытство. Впрочем, события двух последних десятилетий кого угодно могли научить не задавать лишних вопросов. На фоне миллионов исковерканных судеб, множества смертей и границ, которые пролегли через дружбы и семьи, чье-то изменившееся лицо было не такой уж важной деталью, чтобы обращать на нее особое внимание.
— Сам-то как, кацо? — спросил Глеб, вклинившись в паузу между двумя тостами. — Чем занимаешься? Бизнес?
Арчил махнул рукой и заметно помрачнел.
— Какой бизнес, командир? О чем говоришь? Тут, недалеко, в горах турбаза. Инструктор, проводник… Туристов на лошадях катаю, понимаешь? Был бизнес, теперь весь вышел. Какой может быть бизнес в наше время? Арчил, дорогой, возьми автомат, стреляй абхазов, жди, когда надо будет русских стрелять… Почему не хочешь, генацвале? Ты что, не грузин? Ты не кавказец, да? Сам ты не кавказец, обезьяна, сын осла! Кавказец в брата стрелять не станет! Кто будет в русских стрелять — Арчил Гургенидзе? Сейчас, дорогой, бегу! Только галоши надену, клянусь! Если бы не один русский, где бы сейчас Арчил Гургенидзе был, кому бы ты свой автомат в руки давал?
— Ну-ну, — сказал Глеб. — Не горячись, Арчил.
— Почему же? — вмешалась Ирина. — По-моему, все правильно. И где был бы Арчил Гургенидзе, если бы не один русский?
— Вай, не спрашивай! Как подумаю, где бы я был, плакать хочу, клянусь! Этот человек меня с того света на руках вынес.
— Арчил, — с нажимом повторил Глеб.
— Что, дорогой? Я неправду говорю? Десять километров по горам кто меня на спине тащил?
— Кто? — заинтересованно спросила Ирина. Грузин повернул к ней носатое лицо и расплылся в широкой улыбке.
— Вах, красавица! Не женщина — солнце! Не знаешь, кто? Он сейчас тут сидит, вино пьет, шашлык кушает. Смотри, какой хмурый. Не любит, когда про него хорошо говорят. Ему неинтересно, что Арчил почти двадцать лет мучился, горевал: вай, Арчил, вай, ишак, месяц без памяти лежал, не успел брату «спасибо» сказать! Зачем такой ишак живой остался, если брата убили?
— Считай, что сказал, — хмуро перебил его Глеб, испытывавший мучительную неловкость от этих горских песнопений в его честь. — Может, хватит об этом?
— Как скажешь, дорогой. Уйду в горы, песни петь буду, пускай меня камни слушают, если ты не хочешь. Слушай, пошли со мной! Я здесь случайно, всего на одну ночь. Завтра забираю группу туристов и — домой, на базу. Поехали, генацвале! У меня там хорошо, тихо. Посидим, вина выпьем настоящего, шашлык сам сделаю, поговорим, вспомним наших ребят… А? Я хорошо придумал, клянусь! Зачем вам этот курорт?
Глеб посмотрел на Ирину. Предложение было заманчивое, но вот море…
— Там же моря нет, — сказал он неуверенно.
— Озеро есть, — быстро возразил Гургенидзе. — Не вода — хрусталь! Посмотришь — пить хочется, купаться страшно. А воздух! Сладкий, как молодое вино, клянусь!
— Кислятина это ваше молодое вино, — сказал Сиверов.
— Зачем обижаешь? Сначала пробуй, потом говори! Ты такого вина в жизни не пил! И не выпьешь, если Арчил тебя не угостит.
39 
