— Вряд ли, — сказал Глеб. — А что, я вам кого-то напоминаю?
Грузин развел руками. Он либо очень умело притворялся, либо и впрямь был чертовски обескуражен.
— Ничего не понимаю! — с кавказской горячностью воскликнул он. — Не понимаю, нет! Лицо совсем чужое, никогда не видел, а глаза… улыбка… голос… Не понимаю!
— Бывает, — вежливо и равнодушно сказал Глеб.
Это было совсем короткое слово, но, еще не успев выговорить его до конца, Сиверов вдруг понял, что этот человек тоже ему знаком. Впрочем, «знаком» — это было не совсем то слово. Знакомство их было такого рода, что соединяет людей крепче родственных уз, и теперь Глебу Сиверову предстояло сию же минуту, не сходя с места и не тратя времени на раздумья, решить, как ему с этим знакомством поступить. Долг — вернее, то, что агент по кличке Слепой уже много лет подразумевал под этим словом, — повелевал ему решительно откреститься от собственной памяти. Время меняет людей, и воспоминания почти двадцатилетней давности редко соответствуют действительному положению вещей. Человек, растерянно улыбавшийся Слепому с высоты своего немалого роста, помнил совсем другого Глеба Сиверова — того, который давно умер и был похоронен в пыльных чужих горах. Да и в нем самом наверняка осталось очень мало от того зеленого пацана, который готов был пойти под трибунал, но не сбрить свои жиденькие черные усики, как того требовал старшина роты. И не сбрил, между прочим. Вон, какие из них усищи получились! Да? ничего не скажешь, настоящий джигит вырос. А ведь мог бы и не вырасти. Мог бы так и остаться там вместе с лейтенантом Сиверовым…
Какого черта, подумал Глеб. Какого черта?! Те, кто превратил меня в зомби, в ожившего мертвеца с приросшим к руке пистолетом, сами давно мертвы. Их планы, их цели и замыслы умерли вместе с ними и погребены под обломками рухнувшей империи. Так какого дьявола я должен во всем следовать программе, которую они в меня когда-то заложили? Даже в такой мелочи… А мелочь ли это? Ведь это одна из тех мелочей, по которым судят о человеке: вот этот — настоящий, а тот — дерьмо собачье. Ну да, конечно, быть дерьмом при моей профессии как-то безопаснее, да только… А, к черту!
— Бывает, — медленно повторил он и характерным жестом сунул в зубы сигарету. Глаза у грузина сделались совсем круглые — очевидно, этот жест тоже показался ему мучительно знакомым. — Всякое бывает, генацвале. Бывает, похоронишь человека, а лет этак через пятнадцать-двадцать сталкиваешься с ним в каком-нибудь шалмане и ну голову ломать: он или не он? Так-то, Арчил Вахтангович. Так-то, кацо.
Он щелкнул зажигалкой и погрузил кончик сигареты в ровный голубоватый огонек, краем глаза заметив удивленный, и слегка встревоженный взгляд Ирины. Ему вдруг стало легко, тепло и немного грустно. Он знал, что принял верное решение, и грустил оттого, что не испытывает по этому поводу той радости, какую, по идее, должен был испытывать.
— Вай, — тихонько проговорил, почти пропел грузин. — Вай! Командир, дорогой, это правда ты?
Последний вопрос прозвучал уже как вопль. На них начали оглядываться, и Глеб поспешно дернул Арчила Вахтанговича за штанину, силой усадив его на свободный, стул.
— Тише ты, джигит, — сказал он. — Чего орешь-то?
— Вай, узнаю! — немного тише, но все еще гораздо громче, чем нужно, запел грузин, — Узнаю командира! Такой вежливый, такой ласковый, клянусь! Слушай, я сплю, нет? Как такое может быть, э? Глазам не верю! Ущипни, меня, генацвале, клянусь!
Глеб с удовольствием выполнил его просьбу. Грузин подскочил и затих, потирая предплечье.
— …а, — сказал он, — теперь вижу, что живой. Поверить трудно, но… Нам сказали, ты погиб. Теперь своими глазами вижу: нет, не погиб, живой. Кому верить — тому, кто сказал, что ты мертвый, или собственным глазам? Слушай, так можно с ума сойти! Где другое лицо взял, слушай? Я Москву посмотреть хотел, но у меня лицо не той национальности, понимаешь? Куплю себе другое, буду ходить, все мне будут улыбаться, милиция честь отдавать станет. Скажи, где брал, сколько платил?
— Где брал, там больше нет, — сказал Глеб, — А сколько платил… Другое лицо — другая жизнь, Арчил. Прежней жизнью я и расплатился. Так что мой тебе совет, живи с тем лицом, которое папа с мамой подарили. Тем более что оно тебе очень идет. И, умоляю, перестань орать. Люди же кругом! Не заставляй меня жалеть о нашей встрече.
Грузин на мгновение погрустнел, крякнул, — крутанул ус. — Понимаю, дорогой, — сказал он. — Прости…