Последние отзывы

  97  

Он свинтил со ствола глушитель, засунул его в карман, спрятал пистолет под рубашку и принялся с недовольным видом вытряхивать из волос стекло. Генерал тяжело поднялся из-за стола и подошел к перилам. Под ногами у него хрустело и звякало, мокрая рубашка противно липла к телу. «Опять этот злополучный билет промок, — подумал Потапчук. — До чего же невезучая бумажка!»

Он не стал, по примеру Глеба, просовывать голову сквозь виноград — это показалось ему несолидным. Степенно, как и полагается пожилому, заслуженному генералу, дойдя до крыльца, Федор Филиппович остановился на верхней ступеньке.

Вдоль веранды тянулась пестревшая многолетними цветами клумба. За ней, плавно загибаясь к крыльцу, шла мощеная кирпичом дорожка. За дорожкой стеной стояли смородина, крыжовник и еще какие-то кусты, названия которых генерал не знал, а уж за кустами начинался собственно сад — двенадцать соток плодовых деревьев и винограда. В кустах лицом вниз лежал какой-то человек. Вернее, в кустах оставалась только нижняя часть его туловища, а верхняя перегородила собой дорожку, и генерал увидел неровную темно-бордовую лужу, которая растекалась из-под головы убитого.

Федор Филиппович с невольным уважением оглянулся на Слепого. Все-таки в том, как он стрелял, было что-то необыкновенное. Как будто в такие минуты управление огнем брал на себя вживленный в мозг компьютер, запрограммированный именно на то, чтобы безошибочно поражать цель.

Глеб, обнажившись до пояса, выжимал промокшую рубашку. Перехватив взгляд генерала, он улыбнулся, подошел к Федору Филипповичу.

— Пойдем, посмотрим? — предложил он.

Они спустились с веранды и, ступая по желтым кирпичам, подошли к убитому. Это был болезненно худой человек, одетый в грязные потертые джинсы и ветхую, когда-то, очевидно, белую или светло-голубую, а теперь серую майку. Из-под захватанной грязными пальцами джинсовой кепки с повернутым назад длинным козырьком во все стороны торчали засаленные пряди соломенных волос, худая, как у болезненного подростка, рука все еще цеплялась за рукоятку пистолета. Федора Филипповича неприятно поразил цвет кожи убитого — не коричневый и не кирпично-красный, как можно было ожидать, принимая во внимание здешний климат, и даже не белый, а какого-то грязного желтовато-серого оттенка с отливом в синеву, как будто этот человек умер задолго до того, как Слепой прострелил ему голову.

Глеб присел над трупом и без особенных усилий перевернул его на спину. Генерал увидел молодое, но какое-то изможденное лицо — впалые щеки, темные мешки под широко открытыми бледно-серыми глазами, плохая пористая кожа того же нездорового желтоватого оттенка, редкая светлая щетина на подбородке и черная дыра чуть выше и правее переносицы. Вторая пуля Сиверова пробила ему горло.

— Чистая работа, — сказал Потапчук.

Глеб не ответил. Он зачем-то осматривал запястья и локтевые сгибы покойного, и лицо его с каждой секундой приобретало все более озадаченное выражение. Наконец, он поднял левую руку убитого кверху, оттянул ветхий рукав майки и заглянул ему под мышку.

— Ах, хитрец, — сказал он с непонятным удовлетворением и сделал жест в сторону Потапчука, предлагая тому полюбоваться своей находкой.

Федор Филиппович наклонился и посмотрел, хотя уже успел догадаться, что именно увидит. Внутренняя сторона бицепса чуть ниже подмышечной впадины представляла собой сплошной синяк, как маком, усеянный черными точками — следами уколов.

— Уверен, что в паху у него тоже живого места нет, — сказал Глеб. — Выходит, сами они действовать не рискнули, наняли наркомана из местных. За дозу подох, дурак. Я почти уверен, что ваша квартирная хозяйка без труда его опознает, но толку нам от этого…

— Интересно, как они на меня вышли? — озабоченно спросил Потапчук. — Вот она, конспирация, мать ее… Называется, сохранил инкогнито! Получается, Глеб Петрович, что ты все это время таскал за собой хвост длиной в километр.

— Получается. — Глеб пожал плечами. — Хотя я уверен, что это не так. А с другой стороны, откуда, в таком случае, взялся этот придурок? Ведь не святой дух его послал!

Генерал потер ладонью щеку и рассеянно похлопал себя по карманам. Сигарет опять не было.

— Да, — сказал он, — похоже, нам действительно пора домой. Хватит бегать по горам, пора сесть и хорошенько подумать, что к чему.

— Внимание, — сказал Глеб, — у меня родился афоризм. Ничто так не обостряет мыслительные способности, как вовремя просвистевшая у виска пуля.

  97