Особенно,... 
74 
Раскаленный асфальт дышал жаром, как будто там, под землей, в тоннелях метро, кто-то оборудовал доменную печь. Федор Филиппович, придерживая локтем неизменный портфель, чуть-чуть ослабил узел галстука и поспешно укрылся в жиденькой тени лип, распустившаяся листва которых успела изрядно запылиться. Он зашагал вперед, раздраженно чувствуя, как размокает от пота крахмальный воротничок белой рубашки. Под мышками тоже было горячо и мокро, и это не прибавляло Федору Филипповичу хорошего настроения.
Идти было совсем недалеко, квартала четыре. В общем-то, отпускать машину не имело смысла, генерал почти не сомневался, что водитель окажется на месте раньше его и потом не преминет высказаться по этому поводу. Но сидеть в душном салоне автомобиля, изнывая от нетерпения, было превыше его сил, потому он и решил немного пройтись пешком. Когда идешь, затрачиваешь хоть какие-то мускульные усилия, создается приятная иллюзия занятости: вроде бы делаешь что-то, двигаешь что-то вперед. Да так оно и есть на самом деле — ты действительно что-то двигаешь, даже если это «что-то» — твое собственное тело…
Офис Николая Степановича Корнеева располагался в старом шестиэтажном здании, которое, как понял Федор Филиппович, целиком сдавалось внаем различным фирмам и организациям. Следуя полученным по телефону указаниям, генерал вошел во двор, отыскал нужный подъезд и внимательно изучил укрепленную на стене рядом с дверью табличку с номерами офисов. Он набрал трехзначный номер на вмонтированной в железную дверь панели, нажал кнопку звонка и, подняв голову, поискал под бетонным козырьком навеса следящую камеру. Камеру он так и не нашел — надо полагать, она была хорошо замаскирована. «Чтобы не свистнули, — решил генерал. — Россия! Если ставишь видеокамеру, чтобы следить за порядком, рядом непременно нужно ставить омоновца с дубиной, чтобы следил за видеокамерой, а то ее непременно сопрут или просто сломают от избытка энергии…»
Его размышления были прерваны щелчком отпираемого замка. Где-то в недрах двери противно заныл электронный сигнал, и Потапчук поспешно потянул дверь на себя и вошел в прохладный вестибюль. Дверь закрылась за ним со сдержанным металлическим лязгом, замок снова щелкнул, и электронное нытье немедленно прекратилось. Федор Филиппович вытер лоб и шею мятым носовым платком и с интересом огляделся.
Смотреть оказалось не на что. Темноватый, без окон, освещенный лампами дневного света тесный холл не блистал архитектурными изысками и, судя по всему, имел чисто утилитарное назначение. Вдоль одной стены зачем-то стояли выстроенные в ряд стулья, а напротив виднелся обшарпанный письменный стол, за которым со скучающим видом томился долговязый субъект в полувоенной одежде темно-синего цвета с какими-то яркими нашивками на рукавах — секьюрити, тот самый омоновец с дубиной, приставленный охранять следящую видеокамеру и систему охранной сигнализации от поползновений вандалов. На столе перед ним возвышался монитор в пожелтевшем от старости светло-сером корпусе. Он был наполовину закрыт развернутой газетой, которую читал охранник. Генерал беспрепятственно миновал этого стража порядка, приблизился к дверям лифта и нажал кнопку вызова.
— Одну минуточку, — послышалось со стороны стола, где сидел охранник.
Мысленно морщась, — он очень не любил без особой необходимости козырять своим служебным удостоверением — Федор Филиппович обернулся и молча уставился на охранника.
— Простите, — сказал тот, — вы не подскажете мне фамилию композитора, начинается на «М»?
— Моцарт, — сказал Федор Филиппович и хотел было отвернуться, но не тут-то было.
— Моцарта я уже пробовал, — с сожалением сказал охранник, — не подходит. Слишком коротко. А тут, — он сунулся в газету, — раз, два, три… Десять букв.
— Мендельсон, — буркнул генерал.
— Мендель… Точно! Как же я сам-то не сообразил? Свадебный марш же! Пам, пам-парам-пам… Спасибо вам большое!
Федор Филиппович не ответил. За спиной у него со стуком разъехались отделанные полированным металлом двойные створки, он повернулся и вошел в ярко освещенный лифт с зеркалом во всю стену. Поднимаясь на пятый этаж, генерал мысленно проклинал охранника, который, сам того не подозревая, ткнул его пальцем прямо в больное место. В последнее время Федор Филиппович начал частенько ловить себя на том, что ему не хватает принудительных сеансов прослушивания классической музыки, которым он подвергался всякий раз, появляясь на конспиративной квартире Слепого. Музыку генерал считал более или менее организованным шумом, который, как и всякий шум, не мог, по его мнению, вызывать у нормального человека ничего, кроме раздражения. Но то было раньше, теперь же Федор Филиппович многое бы отдал за то, чтобы снова посидеть в знакомой квартире, послушать музыкальные записи и рассуждения Сиверова на отвлеченные, не имеющие никакого отношения к реальной жизни темы, казавшиеся ему раньше обыкновенным словоблудием.
74 
