ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

В сетях соблазна

Симпатичный роман. Очередная сказка о Золушке >>>>>

Невеста по завещанию

Очень понравилось, адекватные герои читается легко приятный юмор и диалоги героев без приторности >>>>>

Все по-честному

Отличная книга! Стиль написания лёгкий, необычный, юморной. История понравилась, но, соглашусь, что героиня слишком... >>>>>

Остров ведьм

Не супер, на один раз, 4 >>>>>

Побудь со мной

Так себе. Было увлекательно читать пока герой восстанавливался, потом, когда подключились чувства, самокопание,... >>>>>




  117  

— Рад за него, — сказал Канаш, — кем бы он ни был.

— А вы молодец, — похвалил его Забродов. — Не будь вы таким мерзавцем, я бы проникся к вам уважением.

— Обратитесь к врачу, — устало посоветовал Канаш. Илларион открыл дверь и остановился на пороге, с любопытством разглядывая пятерых плечистых мужчин, поджидавших его в приемной. Канаш снова заглянул в открытый ящик стола и медленно перевел взгляд на затылок Забродова. Искушение было велико.

Словно почувствовав его взгляд, Забродов обернулся.

— Это ваши сотрудники? Надеюсь, не все?

— Конечно, не все, — ответил Канаш. — А почему это вас интересует?

— Не хочется оставлять вас совсем без персонала. Мне дадут пройти или я как-нибудь сам?..

— Пропустите, — проворчал Канаш, обращаясь к охране. — Этот господин торопится к психиатру.

На улице Илларион сел за руль своего «лендровера», который терпеливо дожидался его за углом. Не торопясь заводить двигатель, Забродов опустил стекло со своей стороны и закурил, задумчиво глядя в окошко Пальцы его правой руки выбивали на потертом и поцарапанном ободе рулевого колеса какой-то сложный и быстрый марш. Со стороны могло показаться, что водитель старого оливково-зеленого «лендровера» о чем-то напряженно размышляет, но это было не совсем так. Мысли Иллариона текли неторопливо и плавно, и далеко не все они касались Канаша, Аверкина или беглого программиста Чека.

Ему не к месту вспомнился Сорокин, с которым Илларион не раз вел долгие споры о законности. «Смотри, Илларион, — говорил Сорокин после осмотра места очередного происшествия. — Ты мне друг, но истина, как говорится, дороже. Когда-нибудь ты просто вынудишь меня упечь тебя за решетку, и срок наверняка получится не маленький…» Илларион в ответ только разводил руками. «А что делать? Позволить себя убить?» — с самым наивным видом вопрошал он. «Ну да, ну да, — морщась, говорил Сорокин, знаю. Ты никогда не нападаешь первым и всегда уступаешь противнику право сделать первый выстрел… первый и последний. До сих пор все твои выходки можно квалифицировать как необходимую оборону, но ведь так будет не всегда. Когда-нибудь ты поскользнешься, и где гарантия, что я окажусь поблизости, чтобы не дать тебе шлепнуться в дерьмо?»

Илларион улыбнулся. В такие моменты Сорокин сильно напоминал ему персонаж из какого-нибудь отечественного теледетектива, снятого в застойные времена: этакий мудрый и проницательный полковник из МУРа, читающий нравоучения направо и налево и излучающий во все стороны свет добра и справедливости. Как правило, Сорокин начинал излучать это сияние уже после того, как дело было закончено, но Илларион не спешил тыкать его носом в это обстоятельство. В конце концов, если военный пенсионер Забродов может чем-то помочь полковнику Сорокину, то почему бы и нет? А если упомянутому полковнику хочется слегка поморализировать, чтобы снять стресс, — на здоровье.

«Пойми, полковник, — как-то раз сказал Илларион, слегка раздражаясь из-за особенно настойчивых наскоков Сорокина, — закон, которым ты все время машешь у меня перед носом, никогда не наказывает преступника. Вы, бравые стражи порядка, задерживаете совсем не того хитрого, наглого и беспощадного зверя, который тыкал ножом старушку или закладывал мины в подвалы жилых домов. Вы берете испуганного беглеца, а перед судом предстает вообще черт знает что — дрожащая тварь или, наоборот, кретин, вообразивший себя мучеником за идею и жертвой режима. Ни тот, ни другой опасности для общества уже не представляют. Это то же самое, что пристрелить собаку, которая покусала тебя в прошлом году. Если уж стрелять, то не дожидаясь, пока тебя укусят».

«Книжная заумь, — огрызнулся Сорокин. — Так, знаешь ли, можно далеко зайти. Допустим, ты способен контролировать свои действия и жить согласно этой своей философии, не превращаясь в… я не знаю… в маньяка-убийцу или, как ты говоришь, в мученика за идею. Ну а другие?»

«А при чем тут другие? — удивился Илларион. — Я — это я, и отвечать согласен только за себя и ни за кого больше. Семьи у меня нет, подчиненных тоже, а чтобы держать ответ за все человечество, нужно быть Иисусом Христом».

«То есть закон тебе не писан, — поддел его Сорокин. — Так, что ли?»

«Отчего же, — сказал Илларион. — Документы у меня в полном порядке, револьвер зарегистрирован, источники дохода известны и не вызывают никаких сомнений не только у прокуратуры, но даже у налоговой полиции, улицу я перехожу на зеленый свет, старушек не граблю, а с женщинами вступаю в связь только по обоюдному согласию. Что еще? Ах, да, самооборона… Ну, так самооборона — она и есть самооборона. Как в физике: действие равно противодействию. Или как в кино: кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет… Так что же тебя смущает?»

  117