125 
После успеха с передразниванием Брассов Отис становится все несносней – он поет, декламирует стихи и вмешивается в чужие разговоры. Однако все воспринимают это благодушно. Девлин когда-то сказал мне, что Отису при рождении дали слишком много кислорода, поэтому на него никто не обижается. Однако совершенно очевидно, что, невзирая на количество кислорода, мистер Келлер-Браун начинает накаляться. Он выхватывает стаканчик из руки Отиса и швыряет его в костер.
– Так это ваше первое причастие, мистер Коун? Для такого дела сейчас мы найдем что-нибудь более подходящее.
И я вижу, как его свояченица, беседовавшая с моими внуками и Фрэнком Доббсом, поднимается.
Мистер Келлер-Браун поворачивается ко мне и передает черпак для пунша.
– Подержите, миссис Уиттиер, а я постараюсь подыскать мистеру Коуну более соответствующий сосуд.
– Я все сделаю, Монтгомери… – подбегает его свояченица.
– Нет, – отвечает он, – я сам это сделаю, – и она замирает.
Отис протягивает руку за другим стаканом, бормоча, чтобы никто не беспокоился, и мистер Келлер отвечает, что никто и не будет беспокоиться. Отис застывает, не осмеливаясь взглянуть ему в глаза.
Дети начинают нервничать, и я говорю:
– Послушайте, мистер Келлер, если даже у Отиса есть свой стакан, неужели я не достойна своего?
Шерри, родившаяся под знаком Весов и являющаяся миротворицей по природе, подхватывает:
– Это же прабабушкин день рождения!
И все дети, включая Тоби, начинают вопить:
– Да, да, дайте бабушке стакан!
Мистер Келлер отрывает свой взгляд от Отиса и переводит его на меня.
– Конечно, – смеется он. – Простите меня, миссис Уиттиер. – Он подмигивает и показывает на Отиса большим пальцем. Я тоже подмигиваю ему и киваю, давая понять, что и сама не раз была близка к тому, чтобы свернуть ему шею.
Он уходит в автобус, а дети снова набрасываются на пирог и мороженое. Терпеть не могу, когда люди ссорятся, и всегда отличалась способностью сглаживать острые углы. Когда я жила с Леной, Девлин и Бадди постоянно ссорились из-за того, чья очередь постригать газон. Пока они выясняли отношения, я брала газонокосилку и принималась за дело, после чего они появлялись с побитым видом и завершали начатое. (Если говорить начистоту, я занималась откровенной провокацией.) Поэтому я считаю, что буря миновала, и тут мистер Келлер-Браун выходит из автобуса с тремя стаканами бренди. Свой я выливаю на землю, наполняю его пуншем и чокаюсь с детьми. Отис заявляет, что он меня понимает, так как ему уже не раз исполнялось восемьдесят шесть. Все смеются, и вся неприязнь к нему растворяется в пространстве. Не проходит и пяти минут, как он снова начинает нести полную околесицу.
Я открываю подарочки, преподнесенные мне детьми, и обнимаю всех. Бадди подкидывает в костер полешки. Мы садимся вокруг и начинаем петь, а дети жарят на огне алтей. Фрэнк Доббс прыгает вокруг с губной гармошкой, а бородатый черный парень стучит в барабаны мистера Келлера. Девлин бренчит на гитаре, хотя никогда и двух аккордов взять не мог, костер догорает, и сквозь новорожденные листики начинает просачиваться лунный свет. Бетси и жена Бадди забирают детей в дом. Мистер Келлер-Браун уводит Тоби, все еще обнимающего котенка, в автобус, после чего возвращается с баночкой каких-то драже, которые бросает на угли. Настоящая ливанская мирра, – говорит он. Она распространяет свежий и пряный запах, как кедровые ветки осенью. Потом он приносит подушки, мужчины рассаживаются и начинают обсуждать законы мироздания, и тут я понимаю, что мне пора.
– Ну и где моя сумка? – шепотом спрашиваю я у своего внука.
– В хижине, – отвечает он. – Бетси там уже тебе постелила. Идем, я тебя провожу. – Я говорю ему, чтобы он не беспокоился – на небе яркая луна, к тому же я могу ориентироваться на этой ферме с завязанными глазами, – и желаю всем доброй ночи.
В осинах трещат цикады. Я прохожу мимо старого плуга Эмерсона, который кто-то, судя по всему, пытался превратить в подставку для почтового ящика, но так и не довел дело до конца и бросил его ржаветь в траве. Мне почему-то от этого становится грустно, и я замечаю, что цикады тоже затихли. Я медленно бреду почти до самой изгороди, и тут он внезапно возникает передо мной – шипящая остроконечная черная пирамида.
– Не смей лезть ко мне и моему мальчику! Слышишь? Больше никогда! Ты меня поняла?!
Я, конечно, пугаюсь. Но не могу сказать, что я очень удивлена. Потому что сразу догадываюсь, что это за черная пирамида и откуда раздается это гортанное шипение. К тому же я понимаю, что он имеет в виду.
125 
