Они достигнут своей цели за считанные минуты и заставят неверных вспомнить о Буденновске и дерзком подвиге героя независимой Ичкерии полевого командира Басаева.
Подрывник отошел от замка, держа палец на кнопке дистанционного взрывателя. Цепочка подалась назад, и боевики предусмотрительно прижались к стенам трубы. Подрывник убрал палец с кнопки, и прогремел взрыв. Впрочем, прогремел — это слишком громко сказано. Резкий сухой хлопок эхом заметался внутри трубы, отражаясь от ее стен и постепенно слабея, замок сорвался и с плеском канул в мутную непрозрачную жижу. Заскрипела, распахнувшись, решетка.
Путь был открыт.
Боевики устремились вперед, на ходу расчехляя оружие, спрятанное в рюкзаках.
* * *
Панкрат стоял у окна и с высоты третьего этажа наблюдал, как из покрытого пятнистым брезентом ЗИЛа выносят раненых.
Машина, скорее всего, доставила раненых с передовой, где снова пошли в атаку чеченцы. Или же привезла раненых, которых уже просто невозможно было поместить в другом, меньшем про размерам госпитале.
Когда-то и его привезли на такой же машине… Всю дорогу до госпиталя Панкрат и еще четверо раненых, стиснув до онемения челюсти, слушали, как стонал в бреду их умирающий товарищ, как просил молоденькую сестричку с глазами, покрасневшими от слез, дать ему пистолет, как звал мать, как кричал, что вернется, просил родных, чтобы не волновались, ждали… Потом уже просто бессвязно кричал — от боли, сжигавшей тело.
Панкрат знал о нем совсем немного. Только то, что у этого двадцатилетнего паренька через день должен был быть дембель. Они не довезли его до госпиталя. Все, в общем-то, знали, что не довезут. Но все надеялись на чудо, на какую-то счастливую случайность, непонятно на что.
И плакала потом сестричка. И плакали они, крещеные войной, повидавшие всякое солдаты. “Мама, не волнуйся, — были его последние слова. — Я обязательно вернусь!.. Дайте же пистолет!!!"
Скрипнув зубами, Панкрат отвернулся от окна. Вытащил из пачки “Десант”, прикурил, затянулся.
Прошлое понемногу отпустило. С каждой затяжкой его хватка становилась все слабее, и Панкрат был благодарен сигаретам за это целительное действие. “Курение вредно для здоровья, парень, — говорил командир их десантного подразделения, обрусевший поляк со смешной немецкой фамилией Цигель, — но, ох, как полезно для души!"
Мысли о прошлом ушли, но беспокойно роились в мозгу мысли о будущем, к которому он, Панкрат, оказался совершенно не готов. Он столько размышлял о том, какой будет его встреча с Ириной, что совершенно позабыл о том, что ждет его после этого. Какой будет их жизнь? Суворин с удивлением обнаружил, что у него нет ответа на этот вопрос. И в самом деле: не возвращаться же назад, в город, где он уже наверняка объявлен в розыск по подозрению в убийстве. По меньшей мере в двух убийствах.
Вспомнив о Маше, Панкрат до боли закусил губу. Ну почему?! Почему смерть идет за ним по пятам, но постоянно промахивается? Если бы не он, эта веселая улыбчивая девушка сейчас была бы жива…
Суворин тяжело вздохнул, чувствуя, как невыносимым грузом обрушились разом на плечи страшные события последних дней. Он не верил в Бога, но вдруг испугался, что встретится с этой девушкой. Там, по ту сторону… Как посмотрит в глаза ей, которую не смог уберечь, спасти?
Панкрат не заметил, как непроизвольно смял в кулаке один из чистых листов писчей бумаги, лежавших на столе Ирины. Точным броском отправил скомканную бумажку в корзину с мусором. “Не вернешь, — сказал он сам себе. — Не вернешь Машу, Леху Звонцева, Гогу, капитана Цигеля… Не вернешь”.
Следом за бумагой Панкрат швырнул и окурок, но промазал.
Черт, неужели начали дрожать руки?
Он подошел к корзине, подобрал с пола окурок, зачем-то несколько секунд повертел его в пальцах, словно раздумывая, что с ним делать. Наконец бросил его в корзину, потянулся до хруста в костях и прилег на кушетку, заложив руки за голову. Взгляд его поблуждал по белому потолку и остановился на трещине, похожей на знак вопроса.
Что теперь будет с ними? Что он может предложить Ирине, когда сам только что, считай, потерял все, что у него было — квартиру, работу, приобретя взамен лишь черно-белую фотографию на стенде “Разыскивается…”? Как вырваться из этого замкнутого круга? Как рассказать ей обо всем, что случилось? И что потом делать?
Трещина на побелке вдруг показалась ему похожей на издевательскую ухмылку судьбы.