Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
42 
Тело среагировало быстрее разума. Годы войны и специальной подготовки превратили Панкрата в машину убийства, отлаженный боевой механизм, настроенный на выживание в любой, даже самой безнадежной ситуации. И несколько лет, прожитых на гражданке, в спокойной, мирной обстановке, не притупили эти его навыки.
Ничуть не притупили.
С силой толкнув ногой автомат, он тут же прыгнул за ним следом, в дальний угол палаты, где не было кроватей, а стоял лишь голый штатив для капельницы. Ушел в низкий кувырок, подхватил оружие на лету и, едва успев приземлиться, выстрелил, развернувшись в том направлении, где интуиция подсказала ему присутствие цели.
Автоматная очередь, ударившая от двери, проследовала за Панкратом, когда он в прыжке пересекал палату, и пропахала глубокую борозду в кафеле, засыпав помещение осколками. Стрелявший промахнулся, но возможности поправить прицел Суворин ему уже не оставил — его ответный выстрел расколол череп стоявшего в дверном проеме чеченца, словно гнилой арбуз, и серо-розовая масса забрызгала стены.
Суворин дал две короткие очереди по двери, отгоняя еще двоих, сунувшихся, было, в палату, и кинулся к раненым. Сейчас было не до нежностей, и сильным толчком он отправил обе передвижные кровати в тот угол, который находился в мертвой зоне — не простреливался через дверной проем. Кровати со звоном врезались в кирпич дальней стены, один из них — тот, что был в сознании — застонал сквозь зубы, но не произнес ни слова.
Дав для острастки еще одну очередь по двери, Панкрат сменил стреляный магазин, подобрал разбросанное по полу оружие и ретировался из зоны поражения, присоединившись к раненым. Не колеблясь, он вручил автомат убитого боевика тому из прооперированных, которому удалили правую кисть.
— Стрелять сможешь? — спросил коротко. Тот утвердительно кивнул, беря автомат левой рукой и взвешивая его.
— Вполне, — ответил он Панкрату. — Слушай, там, за окном, пожарная лестница, — он нервно облизнул пересохшие губы. — По стене идет карниз… Не знаю, можно ли по нему пройти к окну в коридоре.
Суворин кивнул:
— Я тебя понял. Держи тогда дверь, братишка, чтоб эти суки не прорвались.
Он старался придать своему голосу побольше уверенности, но чувствовал, что получается не слишком убедительно.
— Давай, мужик, — хмуро бросил однорукий. — Я уж как-нибудь.., с Божьей помощью. Ты мочи этих сук, вахов гребаных. Я продержусь.
* * *
Новости были неутешительные — чертов русский положил еще двоих бойцов и забаррикадировался в палате еще с несколькими солдатами — правда, ранеными и недавно прооперированными.
Командир нервно расхаживал по просторному помещению спортзала, не отнимая от уха динамик рации.
— Может, гранату туда — и всех к Аллаху? — предложил один из его подчиненных, блокировавших палату, в которой засел русский.
— Нет! — рявкнул командир. — Он мне нужен живым. Аллах не хочет быстрой смерти этого ублюдка бешеной волчицы. Пускайте газ, бросайте шоковые гранаты и входите. Тому, кто его обезоружит — сотня тысяч “зеленых”. Вперед!
Он отключил рацию.
Операция, так детально разработанная и просчитанная, рушилась, как карточный домик. Он не мог позволить ей провалиться — слишком много средств было затрачено на то, чтобы обучить группу и как следует снарядить. Слишком много надежд возлагалось на этот захват.
Командир повернулся к заложникам.
— Один из вас пойдет сейчас наружу и объяснит наши требования вашим командирам, — холодно произнес он. — Эти требования просты…
Он обвел сгрудившихся в центре зала людей тяжелым взглядом.
— Первое: освободить из заключения всех полевых командиров и солдат освободительной армии. Второе: вывести оккупационные войска из независимой республики Ичкерия.
Заметив на лице одного из раненых, узкоплечего паренька в очках, ироническую улыбку, командир тут же выхватил пистолет.
— Я говорю что-то смешное? — вкрадчиво спросил он, словно продавливая слова сквозь зубы.
Люди затихли, но паренек с внешностью студента-отличника улыбнулся еще шире, и это окончательно взбесило чеченца. Он вскинул пистолет и нажал курок. Выстрел, смягченный глушителем, прозвучал, словно хлопок крыльев взлетевшей в абсолютной тишине птицы. Паренек откинулся назад с аккуратным пулевым отверстием во лбу. Лицо его соседа забрызгало кровью. Кто-то закричал от ужаса. Кто-то рванулся было с места, но командир рявкнул:
42 
