Он уже проходил через это, и у него был нюх на предательство. И, хотя доказать это фактами Седой не мог, он привык доверять чувствам. Рассудок обычно анализирует только небольшую толику информации, воспринимаемой “человеком; гораздо большую часть усваивает и обрабатывает подсознание, которое и обращается к рассудку через интуицию. Его подсознание было явно встревожено. К тому же из головы никак не шло то, что случилось после их возвращения в Гудермес.
Забрав Исхаламова и тела погибших “охотников”, Алексеев в следующий раз появился в спортзале только через два дня. Рассказав бойцам пару-тройку свежих столичных анекдотов и поставив Деда в известность о том, что скоро планируется очередная операция, он отозвал Панкрата в сторону и, глядя куда-то поверх его головы, произнес, вздохнув:
— Разговор есть. Только давай лучше во двор выйдем.
Суворин согласно кивнул, и они направились к двери. Выйдя во двор, присели на край бетонной плиты, с полдюжины которых были сложены стопкой еще в мирное время — планировали достраивать еще один цех.
Панкрат достал сигареты, закурил, протянул пачку Алексееву.
— Спасибо, — как-то вяло отказался тот. — Ты же знаешь, что я не курю.
— Знаю, — ответил Суворин, усмехнувшись. — Не знал бы — не предлагал.
Алексеев эту немудрящую шутку не принял. Покачал головой, словно осуждающе, сунул руку в нагрудный карман и вытащил из него три небольших пластиковых мешочка.
— Взгляни-ка на это, — попросил он, протягивая их Панкрату.
Тот взял. В мешочках были пули, по одной в каждом. Слегка деформированные после попадания в цель. Панкрат повертел их в руках, вопросительно посмотрел на Алексеева.
— Винтовочные, — произнес, ожидая продолжения. — Снайпер… Что, те самые?
Капитан молча кивнул. Забрал у него мешочки, открыл два из них и высыпал на ладонь чуть сплющенные стальные конусы.
— Ничего особенного не замечаешь? — спросил он. Панкрат еще раз пристально посмотрел на пули, поблескивавшие под солнечными лучами в его ладони.
Вроде ничего особенного. Хотя… Ага, вот!
Теперь он разглядел, что на каждой из них были две концентрические насечки. Неудивительно — у снайперов было принято метить пули, и каждый делал это по-своему.
— Эти две — те, которыми были убиты Хирург и Пуля, — спокойно произнес Алексеев, наблюдая за реакцией Панкрата. — Стрелял один и тот же снайпер.
— Не обязательно, — тут же возразил Суворин. — Во-первых, по словам Дикого, снайпера они завалили…
— Ну-ну… — неопределенно протянул капитан. — Нет, ты говори, говори, — спохватился он, замолкая.
— Во-вторых, оружием снайпера мог воспользоваться кто-нибудь другой.
Алексеев выслушал его с каким-то рассеянным видом. Потом вдруг поинтересовался, глядя в сторону:
— Почему ты не спрашиваешь, откуда третья пуля? Суворин похолодел от внезапной догадки. Резко схватил капитана за плечо, рванул к себе:
— Неужели?.. Тот кивнул.
— Точно, — подтвердил негромко, по-прежнему избегая смотреть в глаза Панкрату. — Ирину, Хирурга и Пулю убил один и тот же снайпер. И я подозреваю, что ушел он с твоей помощью — пускай и невольной.
Суворин отпустил плечо капитана. Изумленно воззрился на него, думая, что ослышался.
— Я знаю о твоей стычке с Диким и Пулей, — проговорил Алексеев, на этот раз глядя ему прямо в лицо. — И почти уверен, что вас провели. Женщина, за которую ты вступился тогда, и была тем самым снайпером.
— Да ты что… — чуть не задохнулся от гнева Суворин. — Ты что, на самом деле так считаешь? Да?
И тут он запнулся на полуслове.
Русый локон, померещившийся ему там, в полумраке дома…
Русоволосых чеченок не бывает.
Алексеев внимательно следил за выражением его лица.
— Видишь, — проговорил он. — Ты и сам уже не уверен.
Суворин молчал. Капитан аккуратно сложил пули в мешочки и спрятал их в карман.
— Пока это мое предположение, — произнес он, вставая и давая понять, что разговор окончен. — Я не могу подтвердить его прямыми фактами, я только лишь сопоставляю данные. Да, и еще: ребята пока об этих пулях не знают.
Суворин поднялся следом за капитаном. Он попытался представить, что было бы, узнай “охотники” об их разговоре. В какой-то степени он чувствовал к Алексееву что-то вроде благодарности, но один черт знал, что было у эсбиста на уме…
Теперь, окажись его предположение верным, вся ответственность за смерть Пули ляжет на него, Панкрата. А если об этой догадке капитана узнают Дикий или Окорок, имеющие на Суворова зуб, то они не станут ждать подтверждения. И тогда, как бы он ни следил за своей спиной, в один далеко не прекрасный день или ночь в него всадят или нож, или пулю.