Особенно,... 
73 
— М-да, — сказал Глеб. — Очень смешно. Выходит, Арнаутский был знаком с тем человеком, которого ищут бандиты и религиозные фанатики Шершнева. После разговора со мной они встретились, и, как это... Господь наложил на уста Арнаутского печать молчания. Получается, что нам тоже надо искать молодого человека в очках, который водит серебристую “десятку”...
— Мой племянник носит очки и водит серебристую “десятку”, — сердито проворчал генерал.
— Советую вам хорошенько к нему присмотреться, — с самым серьезным видом сказал Глеб. — Он, случайно, не математик?
— Он повар во французском ресторане, — огрызнулся генерал. — Перестань, Глеб. Дело серьезное, а ты шуточки шутишь.
— Я и не думаю шутить, — возразил Слепой. — Я вам серьезно говорю: пускай ваш племянник ведет себя поосторожнее. Пускай немного поездит в общественном транспорте или хотя бы не подъезжает на своей “десятке” к банкам и иным финансовым учреждениям. Там с ним может случиться что-нибудь нехорошее.
— Чертов бред! — в сердцах воскликнул Федор Филиппович. — Тем не менее ты прав.
— Вы думаете, меня это радует? — сказал Глеб и, не дожидаясь ответа, пошел варить кофе.
* * *
Иногда, когда у него не было других дел, Паштет любил посмотреть телевизор, отдавая предпочтение криминальной хронике. Там была смазливая дикторша, и Паштет получал чисто эстетическое удовольствие от созерцания ее кукольной мордашки. Кроме того, сюжеты криминальной хроники его забавляли. Речь в них шла о делах и людях, хорошо ему известных; события, подоплеку которых Павел Пережогин по кличке Паштет видел как на ладони, в телевизионных сюжетах описывались с трогательной некомпетентностью — именно трогательной, другого слова Паштет просто не мог подобрать.
В тот день, когда по телевизору сообщили о нападении на кикбоксера Костылева, у Паштета как раз выдался свободный вечерок. Он сидел у себя на даче, попивал виски и смотрел на огромный плоский экран своего “Панасоника”, отпуская время от времени забористые комментарии. Сюжет о взорвавшемся вместе со своим автомобилем кавказце его порадовал. Кавказца этого Паштет знал как облупленного и сам давно уже точил на него зуб. Кто именно его опередил, Паштет не знал, но догадывался: в последнее время дружище Ибрагим начал проявлять повышенный интерес к торговле спиртными напитками, и кое-кому это наверняка было не по нутру.
Потом заговорили о Второй Парковой. Паштет недовольно хрюкнул в стакан с виски, закурил и сказал Бурому, который сидел на диване и, казалось, дремал, безвольно уронив вдоль тела мосластые руки:
— Проснись, Бурый! Про тебя кино показывают!
— А? — вскинулся Бурый, моргая заспанными глазами.
Паштет посмотрел на его заплывшую, разрисованную всеми цветами радуги физиономию и отвернулся.
— Про тебя, говорю, кино, — повторил он, глядя на экран.
Бурый виновато закряхтел, сунул в зубы сигарету и стал искать по карманам зажигалку, недовольно косясь на телевизионного корреспондента.
— Ого, — сказал Паштет, услышав, кто был жертвой нападения, — вот это класс! Вам, пацаны, конкретно повезло. Скажите спасибо, что ноги унесли... Погоди-ка, — сказал он внезапно изменившимся голосом и сел прямо. — А кого это, интересно, увезли в бессознательном состоянии?
Бурый не ответил. Он сидел, уставившись в экран бессмысленным взглядом. Рот у него был приоткрыт, как у клинического дебила, к распухшей губе прилипла сигарета, а в ободранном кулаке горела забытая зажигалка.
— Ты меня слышишь? — тоном, который не предвещал ничего хорошего, спросил Паштет. — Кто это лежит в Склифе без сознания?
Бурый вздрогнул, приходя в себя.
— Да хрен его знает, — сказал он, прикуривая сигарету. — Врут, небось. Это ж телевидение, от них же правды не услышишь...
Он поднял глаза и испуганно отшатнулся, вдруг увидев Паштета прямо над собой. При своих солидных габаритах Паштет, когда хотел, умел передвигаться стремительно и бесшумно, как тень гонимого ураганом кленового листа. Коротким взмахом Паштет вышиб у Бурого изо рта сигарету. Бурый почувствовал только тугой ветерок, коснувшийся вдруг его разбитой физиономии, и сигареты как не бывало — дымясь, она откатилась к стене, а Паштет уже навис над ним, как грозовая туча, сгреб за грудки и, как котенка, поднял с дивана и сильно встряхнул.
— Ты эту мазь от геморроя ментам втирать будешь, — прорычал он. — Говори, недоумок, кто еще с вами был? Почему мне ничего не сказали? Вы что, бараны, шутки шутить вздумали?!
73 
